Я кивнула:

— Вот я и думаю. Не дело ли это рук кого-нибудь, кто прибыл сюда с генералом? И дня здесь не пробыли, и такая пропажа. Думаешь, кто-нибудь мог им сказать, что у меня мейстерские книги хранятся?

— Велена…

Я с такой лёгкостью снова пустилась в раздумья о судьбе моих пропавших сокровищ, что совсем позабыла, зачем он меня сюда притащил. Зато он не забыл.

— …я вас видел.

Я захлопала глазами.

— Н-не понимаю. Кого это «нас»?

Он смотрел мне в глаза — мрачный и злой. Длинная нитка шрама белела на левой скуле.

— Вас с генералом. Я всё видел.

Внутри будто пропасть разверзлась, но я продолжала смотреть в его потемневшие от боли глаза так, словно не понимала. И в этом я не до конца лукавила, потому что кто бы мне самой разъяснил, что же было это самое «всё».

— Ты видел, как я помогла генералу повязать ленту ему на плечо.

Вучко вдруг хмыкнул — презрительно-насмешливо. Не припомню, чтобы прежде видела его таким.

— Ленту, ну да…

Он взъерошил и без того растрёпанные волосы и уставился куда-то мне за спину. На его лице по-прежнему играла презрительная усмешка.

Я скрестила руки на груди в бессознательной попытке защититься от его злости.

— Да что с тобой творится? Вучко! Взгляни на меня.

Он повиновался.

— Объясни, что значат твои слова.

— А мне кажется, это тебе бы неплохо объясниться.

— Мне? С чего бы? И, кажется, я уже всё тебе объяснила. Генералу требовалась помощь, я её оказала.

Карие глаза так и полыхнули от ярости. Он подался вперёд, склонился надо мной и процедил:

— За дурака меня держишь?

— Вучко, я…

— То-то я никак понять не мог, что вы всё кружите друг против друга. Разговоры эти, взгляды эти странные… Да не зайди я в конюшню, чёрт знает, чем бы твоя помощь ему закончилась!

Я не успела подумать над ответом. Размахнулась и влепила пощёчину. Ладонь едва не зазвенела от боли, и я, зашипев, прижала её к бедру.

Тёмно-русая голова дёрнулась, но он ни слова не проронил.

— Да как ты смеешь, змеёныш, такое даже вообразить! Ты забыл, кто я такая? Ты забыл, кому я принадлежу?

Он выпрямился и, как будто и не было никакой пощёчины, усмехнулся. На этот раз с горечью:

— Да уж не забыл. Такое забудешь.

— Тогда что же ты мелешь?

— А ты на меня голове и городу нажалуйся. Авось выкинут из Тахтара, и я снова из твоей жизни исчезну. Чтобы не донимать.

Я сжала горевшую руку в кулак, медленно разжала. Кожу пекло невыносимо.

— Так ты опять сбежать надумал. Теперь и от сослуживцев своих, из-под начала своего генерала побежишь, только чтобы боль свою не чуять?

Он пропустил мои слова мимо ушей, будто думал о чём-то своём. Даже в рассеянном свете было заметно, как налился темнотой отпечаток моей ладони на его щеке.

— Может, я и есть дурак. Дурачина полный. Думал, что-то изменить смогу. Вернусь победителем, и законы Империи что-нибудь здесь изменят. Освободят тебя от этой кабалы, отменят этот проклятый закон. Так ведь толку? Даже если бы и отменили, мне бы от того не легче стало, верно?

Он снова посмотрел на меня, скривил губы.

— Ты и свободной не меня бы выбрала, ведь так? Только вот что я тебе скажу, — он вдруг шагнул ко мне, вцепился руками в плечи, и я от неожиданности вскрикнула. — Я не готов тебя вот так просто ему уступать. Я никому уступать тебя не готов. Даже богу!

Пальцы впивались в кожу — ох и наставил он мне синяков.

— Пусти, Вучко.

— Не могу я, можешь ты это понять? — он встряхну меня так, что едва не клацнули зубы. — Пытался, сбегал ведь даже! И всё равно. Всё без толку. Все эти годы обратно тянуло.

На глаза навернулись непрошенные слёзы. И я никак понять не могла, злилась я на него или скорбела.

— Знаешь ведь, что ничего из этого не выйдет. Знаешь ведь. Вучко, я божья невеста. Это ничего не изменит. Отпусти. Как бы тебя не хватились.

Он мотнул головой, но хватку не ослабил.

— Говори что угодно, я не отступлюсь. Пройдена черта, Велена. Почти что пройдена. Я ведь ради тебя и до конца пойду. На всё пойду, понимаешь? Ни перед чем не остановлюсь. И если нужно пожертвовать чем-то, пожертвую, — он усмехнулся собственным словам. — Чем-то… да всем пожертвую!

Скользкий холод прокатился по спине, я одеревенела.

— Вучко, не говори так. Я никогда ни о чём подобном тебя не просила. Никогда не просила тебя ничем жертвовать ради меня.