тревоги, когда не нужно, равно как и ее отсутствие, когда нужно, было не в

редкость. Получалось действительно обидно: без всякой реальной причины

разбита опытная машина, та самая драгоценная опытная ма-335

шина, ради спасения которой от, увы, несуществовавшей опасности и поднял ее в

воздух Самусев.

Повторяю, эмоции главного конструктора можно понять. Вполне естественно

было и то, что он, вспылив и обладая к тому же в то время немалыми

административными возможностями, приказал:

— Летчика с испытательной работы снять! Выгнать его немедленно!

Слов нет, отдать такое приказание сгоряча было довольно простительно. Не

следовало только, пожалуй, потом особенно настаивать на его выполнении.

Кстати, летчик, который постоянно вел эту машину, с полной

определенностью высказался в том смысле, что, случись с мотором то же самое в

любом очередном испытательном полете, он сам — ведущий летчик — никак не

взялся гарантировать, что сумел бы благополучно добраться домой. Правда, в

последнем случае авария была бы списана на счет неизбежных издержек

испытательной работы и, конечна, никак не вызвала бы столь громкого

резонанса.

Поначалу грозный приказ о снятии Самусева с работы никого особенно не

испугал: посердится, мол, начальство и забудет. Но, увы, расчет этот оказался

несостоятельным. Через несколько дней последовал суровый запрос:

— Что, Самусев уже откомандирован? Начальник летной части института —

известный летчик А. Б. Юмашев — был в то время в длительной командировке за

рубежами нашей страны. Его обязанности временно исполнял один из летчиков-испытателей. В ответ на упомянутый запрос он заявил руководителю института

(«временным» вообще легче независимо вести себя с начальством, в этом их

немалое преимущество перед «постоянными»!):

— Если Самусев будет откомандирован, завтра подаю рапорт и ухожу из

вридов. Ищите другого!

Искать другого руководитель института — профессор А. В. Чесалов — не

захотел. А главное, сам он, конечно, чувствовал, насколько несправедливо по

отношению к Самусеву и вредно для дела было бы так расстаться с человеком, на

формирование которого, как испытателя, уже затрачено столько сил и средств.

Так или иначе, профессор, недовольно поморщившись, сказал:

— Ну ладно. Посмотрим.

336 Смотреть в подобных случаях, как известно, можно неограниченно долго.

Каждое следующее напоминание звучало уже не так категорически, как

предыдущее. Дел и без того было много. А вскоре ход войны вообще заставил

резко сократить объем испытательной работы, перенеся центр тяжести ее на

тыловые, находящиеся на востоке страны аэродромы.

Большая часть испытателей — в том числе и М. А. Самусев — разъехалась

по фронтам.

Но испытатели на войне — это уже другая тема.

Здесь же я вспомнил о досадной неудаче, постигшей нашего товарища — в

будущем заслуженного летчика-испытателя СССР, полковника Самусева, —

лишь для того, чтобы показать: иногда самые благородные стремления не

получают достойной оценки, если злое невезение делает их результаты

обратными задуманным.

* * *

Конечно, повторяю, если спасти гибнущую машину—и себя вместе с ней —

никакими средствами не удается, испытатель должен постараться спасти себя

самого. Он все-таки не пулеметчик-смертник, прикованный цепями к своему

пулемету!

Правда, известный в дореволюционные и первые послереволюционные годы

авиатор Б. И. Российский начал одну свою статью «Новый самолет и его

испытание» драматической фразой: «Не приходится говорить о том, что каждый

летчик несет за своей спиной неизменного пассажира — смерть». Но нельзя

забывать, что сказано так было на заре существования авиации, когда она

действительно была отчаянным, смертельно опасным видом спорта, пожалуй, в

не меньшей степени, чем отраслью науки и техники. Да и тогда даже, я уверен, большинство летчиков вряд ли подписалось бы под эффектной, но мрачноватой

концепцией Российского. Тем более никто не хочет считать себя заведомым