Шрифт:
Яснее ясного, что ситуация аховая даже для него! Но он-то может улететь, и я его не осуждаю!
— Убирайся! — я махнул ему рукой, даже не уверенный, что он сможет это сделать: порция яда, что он получил, была явно побольше моей! Подхватил брошенный меч, пытаясь оттереть его травой от липкой слизи, просто так не сдамся!
Ворон прошелся по мне колким взглядом, я бы даже сказал — насмешливым, чем напрочь вывел из себя.
— Какого демона вернулся?! Я тебя не звал!
Он быстро поднялся в воздух, заложив вираж, раскидал арахнидов крыльями, спикировал обратно и, подцепив меня когтями, тяжело поднялся над скалой.
Да чтоб тебя! Я только успевал ругаться! Жаль, от неожиданности выронил меч — обязательно полоснул бы по корявым лапам!
Не видел и не слышал, но буквально кожей ощущал, как ему тяжко. Порой казалось: не удержит — отпустит. Даже хотелось врезать, чтобы отпустил, потому что мной до сих пор обуревала ярость.
Тяжело махая крыльями и кренясь на левый бок, Ворон обогнул скалу, и почти пикируя в метре от земли, разжал когти. Я покатился по траве одновременно вместе с ним, потому что, потеряв последние силы, он грузно рухнул рядом, приобретая человеческую ипостась.
Отплевываясь от травы и крови, наблюдал, как Тьярри, поднявшись на ноги, витиевато сыплет ругательствами. Вместо левой руки у него осталось крыло, не приобретя исходного вида. Оно болталось плетью и волочилось вслед за ним, утыканное жалами арахнидов. Он с остервенением вырывал их здоровой рукой.
— Флориан, чтоб тебя демоны задрали, мать твою! Где твои мозги? — он добавил еще парочку совсем уж грязных ругательств, что захотелось аж присвистнуть. — Если я велю лежать, значит, лежи! А когда я говорю «не сопротивляйся», это значит, что я не хочу, чтобы ты напрасно пострадал, а не проявляю превосходство!
— Знаешь, Тьярри, — тут же парировал я, ибо азарт битвы еще пылал в моей крови, и я горел на эмоциях. — Когда я бью тебе по морде, это не значит, что я хочу подраться, я просто не умею «не сопротивляться» когда меня привязывают к кровати, опаивая всякой дрянью! Именно поэтому не жди от меня благодарности!
— Катись в задницу к болотному демону со своей благодарностью! И жалость засунь туда же! — он вырвал очередное жало, сверкая глазами. — Я не собирался тебя спасать, хотя и понимал, что не пройдешь! Скажи спасибо Кьяре, это она меня заставила!
Мы застыли один напротив другого, тяжело дыша и испепеляя друг друга взглядами.
— Ты мог этого не делать! Я же тебя бросил! — заорал в сердцах, пихая его в грудь.
Тот тут же сгреб меня за грудки, грубо отбросив в сторону.
— И я бы бросил! — заорал, срывая голос. — Клянусь, хотел, но, мать твою, не смог!
Я не хотел быть благодарным, напротив, душила злоба на себя, на свою тупую упертость, и на его гребаное благородство. Ни физически, ни морально не готов в этом себе признаться, но сейчас я презирал себя за слабость, потому что восхищался его стойкостью!
— Сукин ты сын! — выругался, не сдерживая эмоций, подскочил и без предупреждения с разворота что есть силы вдарил по его окровавленной физиономии, едва не отбив больную руку. Финальный аккорд перед тем, как спасовать, потому что, видят боги, я не в силах его ненавидеть!
— За то, что заставил меня пройти через все это!
Тьярри пошатнулся и, не дав мне опомниться, ответил ударом в челюсть справа.
— За то, что возомнил, что поимел мою любимую! — прошипел в ответ, сплевывая кровь с разбитой губы, а я ничком распластался на траве. Похоже, этот раунд за ним…
— Я?! — засмеялся, отлепляясь от земли, куда впечатался после его удара, с трудом попытался принять сидячее положение. — Сволочь ты, Ворон, я думал, поимели тут меня!
Тьярри вытер разбитую скулу рукавом. Я бегло оглядел его: морда разбита в кровавое месиво, все рука в порезах, одежда порвана, крыло висит как порванная тряпка. Я, похоже, выгляжу не лучше. Вояки, скажем, так себе, Тидарре будет весело.
В глазах Ворона промелькнула усмешка: похоже, он подумал то же самое, любуясь на меня. Постояв немного, он подошел и тяжело бухнулся рядом. Со стороны мы, наверное, выглядели как два побитых пса на помойке.
— Два дня паралича? — я кивнул головой на парализованное крыло. — Почему ты еще на ногах?
— Этим меня не свалить, — поморщился он, попытавшись шевельнуть крылом, но оно его явно не слушалось. — Не той породы котятки, я не особо восприимчив к их яду.
— То есть мне тебя на себе тащить не придется? — я вопросительно выгнул бровь, столкнувшись с его ироничным взглядом.
— А ты бы стал тащить? — он ребром ладони вытер кровь с губы. — Зачем? Ведь можно просто прикопать под елкой.