Они прошли мимо избы, где две недели назад завелся меша. Дверь в ней протяжно скрипела на ветру, держась на одной петле. Изба была пустой, аки скорлупа от выеденного яйца. Ежели мешу не успели изгнать до Равноденствия, то он перебрался в жилище полюднее.

Выселки кончились, и потянулись заснеженные поля с сидящими на страже таласымами: громадными борзыми псами и степными котами. Ганьке с тревогой подумалось, что с нынешними огрызками былого населения выселок, не хватит человек на посевную. Эдак столицу к осени ждет голод.

Вдали темнела громада голубого елового бора. Небо затягивали сизые облака. Из них, аки перья из перины, сыпались большие, редкие, неторопливые снежинки. Солнце висело бледное и холодное. Весна в этом году канителилась.

На горизонте вдруг появилось черное клубящееся облако.

– Чего это там? – Ганька приложил ладони козырьком к глазам.

– Где? – встрепенулся Гармала.

Ганька махнул было рукой, но вовремя спохватился. Опять он свои шуточки травит! Волкодав развеселился, довольный, что ему снова удалось подловить помощника. Показав ему язык, Ганька описал странное облако. Гармала дернул ухом.

– Это воронье, – отмахнулся он.

Ганька завистливо вздохнул. Хриплый грай, напоминающий (глаза нечаянно скосились на волкодава) о могильниках, он услыхал лишь через версту.

– Шумно там, – протянул вдруг Гармала, как бы невзначай поудобней перехватывая шипастый посох.

Ганька опять ничего не услышал, но прикинул расстояние и поежился:

– Там капище. Заброшенное. Древнее, еще навроде из идола Горына-Триглава переделанное в троебожие.

Гармала кивнул, принимая к сведению, и безмятежно поинтересовался:

– Кистени при тебе?

Так его растак! Догадался-таки, что помощничек его, это Коленца, с которым они медведин колошматили! Не то, чтоб это было секретом, бумаги Цикута на всякий случай подтасовал, и теперь Коленца взаправду приписан к княжьему терему служкой.

Но все же Ганька полагал себя лицедеем получше. Так скоро его еще никто раскусить не мог. А ведь он даже голос менял, когда Коленца изображал, делал его выше и тоньше. Обидно!

Вместо ответа от подпрыгнул, и под тулупом задорно забренчало.

Еще через версту, наконец, показалось капище. Народу вокруг и впрямь толпилось многовато. Пара дюжин. Гомон голосов перемежался размеренным стуком.

Поравнявшись с толпой, Ганька, благоразумно не сбавляя шага, вытянул шею, пытаясь разглядеть происходящее за широкими спинами селян. Разглядел. Замер, булькнув завтраком. Поймал мрачный, возбужденный взгляд тетки с окровавленным молотком, которую две недели назад видел с гусем подмышкой. Сглотнул завтрак. Отвернулся и ломано, как вертепная кукла на ниточках, пошел дальше.

Походя уцепил волкодава, положив ему ладонь на руку, сжимающую посох. Гармала зарычал, когда ощутил на своих пальцах безумное сердцебиение Ганьки. А Ганька запоздало вспомнил, что забыл надеть варежки. Все руки теперь в цыпках от холода будут.

– Что они делают? – в глотке Гармалы клокотало, но шага он тоже не сбавлял. Выступить против двух дюжин чудищ даже для волкодава самоубийство.

– Приносят в жертву псеглавца, – проскрипел Ганька несмазанной дверной петлей.

Перед глазами промелькнуло оторванное пушистое рысье ушко младенчика Пшёнки и завтрак остался-таки на обочине. Отплевавшись, Ганька хлюпнул заложенным носом, утер замерзающие коркой на щеках слезы и потопал дальше.

Искать пропавших людей среди пропащих.

Поневоле верится, что Луноликой было за что насылать кару на оборотней.

Тракт убегал в лес, петляя меж извилистых корней, толстых черных стволов и колючих еловых лап. Деревья сверкали изморозью, и оттого чудились нарисованными голубыми чернилами, что с медным купоросом.

Доселе тут было оживленно. Скакали гонцы, тянулись купеческие обозы, с окрестных деревень на телегах съезжалась молодежь на ярмарки. Ныне дорога вымерла. Колея давно не обновлялась и замерзла грязевыми ямами и кочками. Ходить по ним было скользко, и Гармала с Ганькой переместились на обочину.

Трактир «Брехливый хмелевар», добротный трехэтажный сруб, стоящий на опушке, манил уютным светом из окон и благоухал дымком жаркого из печной трубы.

– Мы не зайдем о пропавших расспросить? – Ганька затормозил напротив трактира, озадаченно глядя в спину свернувшему в лес волкодаву.

– Чтоб спугнуть чудище? – Гармала печально обернулся, почуяв Ганькины изумление и страх. – Не догадываешься? В трактирах народу всегда много разного, пропажу нескольких не сразу заметят. Место выбрано с умом, значит, люди пропадают по вине кого-то разумного. О лиходеях или жертвенных культах было бы известно, они любят о себе заявлять. А коли все происходит по-тихому, да бесследно, да прибавить сюда возможность лютующего в княжестве ворожея, получаем…