– Баккен научил меня отличать сквозные ходы.

Баккен? Не помню среди горных кланов такого. Или это имя? Странное. Когда и где мог он успеть научить приютскую девочку отличать сквозные ходы в подземельях? И почему…

– Стоп! Сама-то ты как здесь оказалась?

Герда потупилась.

– Я бежала, но там двое… Я от них в боковой ход. Там невысоко, версе два с небольшим, наверное, и желоб такой пологий. Как с горки съехала. А потом ход загибается, вот так, – показала ладошкой.

Я знаю такие ходы-крючки. В горах их предостаточно, бывалые рудознатцы показывают новичкам, но лишь для того, чтобы те знали, что в чреве гор существует и такое. Пользы от этих загогулин никакой, даже спустив вниз фонарь на веревке, нельзя разглядеть, что там, и лезть в эту фунсову дырку придет в голову разве что пещерному полозу. Но вот пригодилась однако.

– Надо выбираться отсюда! – Герда вскочила на ноги и, высоко подняв фонарь, принялась осматривать проемы. – Этот коридор ведет в храм. По этому я пришла, там наверх забраться трудно, а у тебя к тому же рука болит. Этот слишком тесный. Этот приведет в тупик. Вот! Сюда!

На мой взгляд выбранная Гердой дыра ничем не отличалась от всех прочих, но надо же было куда-то идти.

Герда оказалась очень запасливой мышкой. Вместе с моим бесчувственным телом она затащила в пещерку и мое оружие.

Острие шпаги было темным. Я не то чтобы разглядел, скорее знал это. Боль злорадно куснула плечо. Но я все-таки взялся за эфес. Само по себе оружие ни в чем не виновато, а эту шпагу подарил мне отец.

Длинным клинком в узких подземных переходах много не навоюешь, но не вечно же мы будем изображать фриттов в норе.

Страха, что мы навсегда останемся в подземелье, не было. Только в самом Гехте есть как минимум четыре выхода на поверхность. В самом крайнем случае мы можем вернуться и попробовать пробиться к лестнице через храм. Не будет же вся банда сидеть там постоянно.

Куда идти, определяла Герда. Выискивая ей одной лишь ведомые знаки, она не пропускала ни одного проема, ниши или дыры, тщательно осматривала даже явные шкуродеры, в которые разве что только сквозняк устремится без опаски застрять. Герда заглядывала под темные своды, светила фонарем, вскрикивала и прислушивалась к эху, прижималась щекой к стене, ощупывала ступени лестниц. Одни пути принимала или отвергала сразу, возле других подолгу стояла в раздумье, но – будь я проклят! – мы все время поднимались наверх. Все гуще и обширней становились на стенах пятна светящейся плесени, вся ярче был их цвет. Местами длинные, похожие на щетку отростки шевелились – это копошились в них ядовитые мокрицы. Я предупредил Герду, чтобы не вздумала прикасаться к ним, подняла воротник кофты и прикрыла ладони концами шали, и сам поплотнее обмотал горло шарфом. Даже маленькая капля слизи, покрывающей тела мокриц, попав на кожу человека, вызывает ползучую язву, болезненную и долго незаживающую. На нижних уровнях мокрицы не водятся.

Я не знаю, сколько мы шли темными коридорами. Под землей время ощущается иначе, чем на поверхности. Наверху много подсказок. Достаточно прислушаться к звону колокола на Часовой башне, выйти на улицу или просто взглянуть в окно, чтобы понять, сколько часов прошло после восхода. Но в неизменной темноте подземных коридоров, куда никогда не проникает свет солнца и луны, невозможно узнать, какое сейчас время суток. Я несколько раз доставал из кармана и подносил к фонарю часы, но так и не смог понять, время дня или ночи они показывают. Сколько часов или минут провели мы возле подземного храма?

Рудознатцы в горе определяют сроки по тому, как превращается в пепел горючий кристалл в лампе, на нем даже делают специальные пометки, но мы не подумали об этом вовремя. Да и не смог бы я разметить светоч должным образом, родичи рассказывали мне обо всяких горняцких премудростях, но никогда не учили им.

Мы не останавливались. Шли. Отдохнем уже наверху, когда расскажем о новой опасности. Кто бы ни собирался в подземном храме под водительством Геста Гастиса и Гиды, цели у них вряд ли благие. Ножи-убийцы и статуя хищного Дракона тому свидетельством.

– Ларс, смотри. Что это?

Над очередным проемом в камне был высечен знак. Именно высечен, а не сложился случайно из причудливо переплетенных трещин. Длинная спираль, заключенная в полукруг. Странная картинка походила не то на цеховой герб, не то на метку, какие рудокопы оставляют на стенах подземных коридоров. Но я никогда прежде не видел такой.

– Что делать, Ларс? Там выход.

Я и сам уже понял это. В жаркий сухой воздух подземелья едва ощутимо, не явственно, но вплетался холодок, свежий запах подтаявшего снега, вольного воздуха. Но вместе с ним, гораздо сильнее и ближе, различался другой дух, навязчивый, резковатый. И еще странное – из-за каменной арки доносился шорох. Мерный сухой шорох, будто там, впереди, стояли гигантские часы, рассчитанные на годы, и песок неустанно тек из верхней колбы в нижнюю.

– Ларс, – сказала Герда, – можно поискать другой путь. Но это будет долго. Может быть, посмотрим?

Ей было страшно. Не до истерики и потери разума, но все же порядком. Но отступить моя радость уже не могла. Если тайна так близко, высунутый хвостик сам просится в руки, как можно не потянуть за него, не посмотреть, что там? Это ж потом всю жизнь будешь вспоминать и мучиться!

Был бы рядом кто-то разумный, он бы, может, и отговорил лезть фунс знает куда. Но Герда такая же, как я.