Разлила по тем же чашкам, из которых они полчаса назад пили чай. Себе — совсем каплю, гостье — добрую половину.

— А ведь я ее вспомнила, — Наталья Ивановна будто чувствовала себя виноватой. — Она приходила два раза, эта женщина. Первый раз, вот как ты, пришла и спрашивала, как найти захоронение. Я смотрю — она еще молодая, да и занята я была с соседкой, иконы разбирала, я говорю: — «Пойди, ножками поищи». Потом она вернулась и спрашивает, вот здесь вот, и в дверях стояла, вроде как торопилась, мол, можно памятник поставить родственникам? А что я могла ответить? «Ставь, говорю, коль нашла своих. Оно же не запрещено, только у нас здесь мастерской давно нет, всё в городе, на новом кладбище».

— И когда это было?

— До войны еще, до нонешней. Ой, дочка… серо ещё было, морозило… Вроде, в начале февраля. Говорила, хочет найти близких и поставить памятник. А по слякоти никто не ставит. Потом появилась она на майские, а у меня снова времени-то не было — приехала правнучка навестить, с ней муж и подружка. Они здесь полку мне вешали и так еще по мелочи помогли, прибрались, ну и развлекали меня болтовней.

— И как же она поставила памятник? Нашла кого-то из местных? — частила вопросами Варвара Сергеевна.

— Заехала машина, фургончик с двумя рабочими. Час-другой — и уехали. Сумбур, говорю, дочка, был. Каюсь, про фамилию-то про вашу позабыла… Она называла ее и в первый раз, и во второй. Я в какой-то момент, как машина уехала, подковыляла к ней туда, на могилку, поинтересовалась, что да как. Прибиралась она там, цветочки положила, мусор выкинула, все чин по чину. Я ж фамилию-то вашу помнила, — повторялась, сама до крайней степени взволнованная Наталья Ивановна, — да вылетело сегодня из головы. Возраст, дочка…

— Возраст, да… — повторила эхом Самоварова. — У меня у самой давно проблемы. Не корите себя. Вам огромное спасибо, что не бросаете усопших, смотрите здесь за порядком.

— Не я смотрю, дочка, Бог смотрит моими старыми глазами. Мертвых своих бросать нельзя, иначе живые страдать от своего же беспамятства будут. А ты хорошо, что спохватилась.

Варвара Сергеевна осушила залпом чашку терпкого, сладко-горького красного вина.

Несмотря на сопротивление Самоваровой, ночевать отправились к Наталье Ивановне.

Варвара Сергеевна, ощущавшая себя некомфортно даже в хороших гостиницах, считанные разы в жизни ночевала в чужих квартирах. Но доводы старушки были вескими — в Москву Самоварова прибудет лишь к ночи, а завтра снова три часа до областного городка с одноименным названием Рубаново и администрации нового кладбища, где, вероятно, и заказала памятник таинственная родственница.

Шли до деревни все той же, вдоль кладбища, дорогой. Уже заметно смеркалось, и сухоцветы, торчащие хаотичной изгородью вдоль обочины, вызывали тоску и еще какое-то необъяснимое сожаление. Высоченные матроны-березы, с которых теперь уже начинался лес, словно повернулись к идущим спиной.

Идти было жутковато, да и тяжело.

Старушка кряхтела и, опираясь на палку, едва волочила ноги.

На наивное предложение Варвары Сергеевна вызвать такси, угрюмо отмахнулась:

— Какое тебе здесь такси? Едва найдет, едва проедет. Иди уже. Дойдем с божьей помощью.

— А почему вы, кстати, не в часовне облюбовали местечко? Туда бы люди и приходили с вопросами да за иконами.

— Так сыро там, дочка, и гарью пахнет.

— Гарью?

— Да, до сих пор! Часовня горела как раз после того, как девочку ту убили. Тридцать лет прошло, а запах так и остался. И стены чернющие. Никто отремонтировать не хочет, а снести рука не поднимается.

Жилище Натальи Ивановны оказалось старым, заметно усевшим с одной стороны деревянным домом с кое-как подлатанной местами крышей.

В крошечной, заваленной садовым хламом и заставленной банками прихожей пахло чем-то кислым и свалявшимся. А в избенке, как называла свой не такой уж и маленький дом старушка, резко пахло полынью.

Лаврентия, то и дело обнюхивавшегося по сторонам, в дом пустили.

Разрешение на его ночёвку в доме и послужило окончательным аргументом для Варвары Сергеевны — тратить драгоценное время на дорогу ее рациональная часть не хотела, а с собакой раскатывать вообще непросто.

Наталья Ивановна, шаркая по полу главной в доме комнаты, обставленной сервантом, столом с придвинутыми к нему венскими стульями и двумя ветхими диванами по стенам, с трудом приоткрыла дверь в смежную комнату.

— Там располагайтесь. Белья не выдам, но там чистое, никто здесь с визита правнучки не лежал, да и она только часок, на покрывале, все телефон свой читала…

— А вы сами-то где?

— Я дочка, здесь привыкла. Вот на этом диванчике. Здесь лучше слышно, если кто пришел.