В действительности картина жизни франкфуртских евреев к началу XVII века представлялась в следующем виде. В еврейском квартале числилось около 200 домов со значительным для того времени населением в 3000 душ. Тесный квартал, в котором ютилась эта масса, был густо застроен домами, которые вследствие ограниченности пространства росли не вширь, а ввысь (были четырехэтажные дома и выше), превращая улицу в узкий темный коридор. Дома, по старинному обычаю, обозначались особыми названиями по цвету вывесок или фигурам и надписям на них: дом Медведя, Дикой Утки, Зайца, Гуся, Белого Коня, Красной Вывески и т.п. (Zum Baren, Zur Wildente, Zum weissen Rossl, Zum Rothschild). Для стиснутой здесь людской массы прямые пути заработка были загорожены: покупать землю и дома нельзя было еврею, в ремесленные и купеческие цехи его не принимали; ему не дозволяли торговать в лавках на городском рынке, продавать им самим сшитое новое платье или отпускать покупателю сукно на аршин и локоть и т.п. Оставалось только вести торговлю на еврейской улице или разносить товары по домам в городе и деревнях. Но был еще обходный путь для производства торговли в более широких размерах. Так как главный промысел евреев состоял в ссуде денег под залог вещей, а по закону кредитор имел право продавать невыкупленные залоги, то создалась торговля такими залогами, которые часто состояли из драгоценных металлов, дорогих материй и хороших платьев, мебели, посуды и всякой домашней утвари. Таким образом, многие евреи устраивали в своих домах нечто вроде универсальных магазинов, где можно было достать все, иногда самые дорогие вещи, и по дешевым ценам, так как выданная под залог ссуда всегда была ниже стоимости заложенной вещи. Это привлекало покупателей в гетто и давало евреям перевес в конкуренции с христианскими лавочниками, то есть подрывало всю хитросплетенную сеть репрессий. Цеховые мастера и лавочники вопили о нарушении своей монополии и так же мечтали об избавлении от евреев-конкурентов, как неисправные должники — от неприятных кредиторов. К экономической неприязни присоединялся еще и религиозный фанатизм, вообще усилившийся в эпоху реформации и религиозных войн. Франкфуртские протестанты, ненавидевшие католиков и кальвинистов и ограничивавшие их в гражданских правах (католиков не принимали в цехи, а кальвинистам не разрешали даже строить свою церковь), не могли любить евреев: они добросовестно следовали заповедям Лютера. На мосту, при въезде в город, красовалось изображение младенца Симона Тридентского; мнимый мученик, творение католических монахов, был нарисован истекающим кровью от нанесенных ему ран. Под этой картиной помещался отвратительный рисунок еврея, торчащего из-под ног свиньи. К католическому суеверию протестанты прибавили грубое издевательство.

Еврейский вопрос во Франкфурте осложнился борьбой классов внутри христианского общества. Городом управлял совет, состоявший в большинстве из богатых бюргеров, патрициев, которые мало заботились об интересах бедных мещан. Низшие классы — мелкие ремесленники и торговцы, объединенные в цехи и союзы, пытались сбросить эту олигархию. Это демократическое движение, если бы оно было руководимо честными народолюбцами, могло бы принести пользу франкфуртской городской республике, но оно было захвачено авантюристами и демагогами, преследовавшими свои личные цели. Агитаторы такого сорта пользовались самыми низменными страстями толпы мещан, в особенности ее юдофобскими наклонностями, чтобы поднять ее на восстание одновременно против патрицианского совета и против евреев, которым совет будто бы покровительствовал. Тут дело осложнилось еще тем, что верховным опекуном евреев являлся германский император, который в этой опеке был заинтересован с финансовой стороны, и, следовательно, движение против городского совета, разделявшего опеку с императором, было косвенно направлено против верховной власти. Таким образом, освободительное, по существу, движение выродилось в безобразный бунт и погром.

В начале XVII века отношения между мещанами и патрицианским магистратом во Франкфурте обострились до крайности. Во главе недовольных мещан, большей частью цеховых мастеров, стояли адвокат с темной репутацией Николай Вейц, сильно задолжавший у еврейских кредиторов, и оружейный мастер Винцент Фетмильх, который особенно ненавидел евреев и с гордостью называл себя «новым Гаманом». Враги магистрата и евреев организовались в союз, который начал борьбу легальными способами, но потом перешел к угрозам и насилиям. Дело началось в мае 1612 года, после смерти императора Рудольфа, когда из Вены приехал во Франкфурт его брат и преемник Матвей, чтобы получить императорскую корону из рук избирателей-курфюрстов, собравшихся в вольном имперском городе. Накануне торжеств цехи заявили городскому совету, что не ручаются за спокойствие в городе, если не будут удовлетворены три требования, из которых одно гласило: сократить число евреев в городе и понизить взимаемый ими процент по ссудам с 12% до 5 или 6%, с тем чтобы эта норма имела обратную силу, и чтобы с кредиторов были взысканы все деньги, переплаченные им должниками раньше. Когда городской совет предложил цеховым «запастись терпением» до окончания коронационных торжеств, они обратились с жалобой к самому императору. «Ваше величество, — писали они о евреях, — можете понять, сколько продовольствия уходит на кормление этих тысяч праздных людей, ибо не могут же они питаться воздухом и, следовательно, должны питаться нашим потом и кровью, являясь таким образом нашими нахлебниками». Так жаловались те ремесленники-христиане, которые запрещали ремесленникам-евреям продавать на рынке свои же изделия и жить честным трудом. Жалобщики просили императора снять с них еврейское иго и не допустить, чтобы свободные люди были угнетаемы проклятыми потомками убийц Христа, обреченными на вечное унижение и муки рабства в христианских странах. Так как в жалобе цехов обвинялся в попустительстве евреям и городской совет, то последний подал императору записку, в которой доказывал, что размножение евреев во Франкфурте не очень велико, что задолженные у них мещане могли бы получать ссуды от магистрата на законные проценты (5%), но предпочитают брать у евреев с целью скрыть свою задолженность; совет просил императора укротить бунтарей и заставить их повиноваться властям. Таким призывом к покорности ответил представителям цехов имперский канцлер от имени Матвея после его отъезда из Франкфурта.

Раздраженная этим ответом мещанская оппозиция стала действовать решительнее: она выбрала из своей среды комитет (Ausschuss) в составе 130 членов, с такими широкими полномочиями, которые давали ему возможность стать контрсоветом. Руководящую роль в комитете играл, конечно, «Гаман» Фетмильх. Узнав об этом революционном акте, император назначил двух комиссаров для водворения порядка во Франкфурте: майнцского архиепископа Иоанна и ландграфа Людвига Гессенского. В ответ на призыв комиссаров к спокойствию и сохранению неприкосновенности евреев, как слуг императора, комитет оппозиции опубликовал обширную записку, в которой осмеливался оспаривать право опеки императора над евреями. Некогда, говорилось в записке, евреи были исключительной собственностью императора, слугами казны (servi fisci), но актами 1349 и 1372 годов Карл IV отдал евреев в залог со всем их достоянием и доходами городу Франкфурту, то есть не только городскому совету, но и всему бюргерству; следовательно, евреи ныне являются крепостными города, мещанства. А между тем они из рабов превратились в господ; бедняки из христиан прислуживают им в их праздники: топят печи, зажигают свечи, доят коров и т.п. Своими кредитными операциями со взиманием процентов сверх законной нормы они порабощают и людей среднего достатка. Своим безбожием и богохульством, выражающимся в отрицании Христа и апостолов, евреи поставили себя вне христианского общества. Люди, обвиняемые в убийстве христианских детей и в тайных сношениях с турками, принадлежат к разряду преступников. Поэтому их нужно изгнать из города с конфискацией их имущества в пользу городской казны.

Получив эту записку от мещанского комитета, городской совет передал ее уполномоченным еврейской общины с предложением дать ответ по пунктам этого обвинительного акта. Евреи подали совету «оправдательную записку» (Defensionsschrift), в которой доказывалась юридическая неправильность толкования вопроса о подданстве их противниками: императоры отдали евреев под управление и защиту городских властей, но не отказались от своих личных верховных прав над своими «камеркнехтами»; цехи и гильдии угнетают евреев, запрещая им торговать товарами и ограничивая их ссудой денег, вопреки договорам; за злоупотребления отдельных ростовщиков нельзя винить всех евреев, из которых многие совершенно воздерживаются от сомнительных сделок. Что же касается размера процентов по ссудам, то еще Карл V в своей привилегии заявил, что евреям дозволяется брать большие проценты, чем христианам, так как они гораздо больше обложены податями, не владеют недвижимостью и не могут свободно заниматься ремеслом; вдобавок евреи взимают 12% только при рискованной ссуде, а у надежных должников берут не больше 8-9%; таким денежным кредитом они облегчают положение христиан, дают пекарям, мясникам, сапожникам возможность заниматься своим ремеслом и содействуют благосостоянию города. Обвинения в ритуальном убийстве и предательстве еврейская записка презрительно называет «старыми песнями», злостными измышлениями бесчестных должников, желающих избавиться от кредиторов. Записка евреев была вручена императорским комиссарам.

Между тем ремесленные цехи сместили прежний свой комитет, члены которого, по их мнению, «занимались только обжорством и пьянством», и избрали новый комитет из более деловых людей. Эти представители народа скоро сговорились с императорскими комиссарами. В декабре 1612 г. был выработан проект «гражданского соглашения» (Burgervertrag): решили усилить представительство цехов в городском совете (23 члена от патрициев и 18 от цехов), упорядочить дело управления и контроля; еврейский же вопрос признали нужным рассмотреть в смысле нормирования числа евреев во Франкфурте, а размер процента по ссудам установить в 8% — обычный купеческий процент. Сначала казалось, что конфликт устранен и в городе наступит мир, но это было затишье перед бурей. Многие остались недовольны «гражданским соглашением»: католикам и кальвинистам, игравшим большую роль в оппозиции, не были даны гарантии гражданского равенства; христианские купцы находили, что соглашением не устраняется торговая конкуренция евреев; ремесленники тоже не были спокойны за свою монополию; смутьяны же из вожаков, вроде Фетмильха или Вейца, стремились к народному восстанию, которое отдало бы власть всецело в их руки. Теперь это было уже легче сделать, так как почти половина голосов в городском совете принадлежала оппозиции, а в комитет цеховых вошли опять новые члены из сторонников избранного «директором» комитета Фетмильха. С этого момента Вейц в городском совете и Фетмильх в комитете цеховых становятся фактическими хозяевами города (1613).

Вопрос об изгнании евреев из города стал на очередь. Запуганный партией Вейца и Фетмильха, городской совет принял решение о «модерации» — сокращении числа евреев во Франкфурте: все лица, владевшие состоянием меньше, чем в 15 ООО гульденов, должны выселиться из города. Первая партия в 60 человек была выслана уже летом 1613 года, после уплаты городу каждым изгнанником «выездного сбора» (Abzugsgeld) в размере 10% своего состояния. Готовились к исходу следующие партии. Изгнанники пожаловались императорским комиссарам и просили о защите. Скоро получились два грозных послания от императора Матвея на имя городского совета и комитета цеховых: император требовал прекратить «самоуправство и произвол» по отношению к евреям, которых он называл «Kaiserliches Kammergut», вернуть высланных и соблюдать состоявшееся раньше «гражданское соглашение». Тут партия Фетмильха уже поняла, что идти дальше по легальному пути нельзя: раз нет согласия императора на изгнание евреев, то нужно прибегнуть к революционным действиям — путем террора и погрома заставить их бежать из города.

Погром подготовлялся долго и разразился только в августе 1614 года. Из рядов цеховых ремесленников был дан лозунг: грабьте еврейскую улицу! Евреи знали о готовящемся погроме. Они заперли ворота своего квартала и решили защищаться и духовным, и материальным оружием. С утра, 22 августа, они собрались в синагоге и горячо молились. В 5 часов послышались дикие крики двинувшейся на гетто толпы громил. Мастеровые, вооруженные только рапирами, но не имевшие огнестрельного оружия, очутились перед запертыми воротами квартала, за которыми были устроены баррикады из куч камней, бочек, скамеек; за баррикадами стояли большие отряды евреев с мечами и алебардами, готовясь к отпору. Ворота гетто долго не поддавались напору осаждавших; подходившие ближе были ранены камнями, брошенными еврейской обороной. Но поздно вечером толпе громил удалось пробить брешь в наружной стене одного дома и ворваться в гетто. Евреи пробовали защищаться оружием, ранили некоторых и сами потеряли нескольких раненых, но скоро убедились в бесполезности обороны. Бандой командовал Фетмильх, поощрявший ее больше к разрушению домов и грабежу вещей, чем к избиению людей. Сам вождь показал пример, грабя и унося из богатых домов наиболее ценные вещи лично и при помощи своих молодцов; толпа же разбирала все без разбора, говоря: еврейская улица отдана нам. Была опустошена и синагога; свитки Торы были частью уничтожены, частью расхищены переплетчиками, которые хотели употребить пергамент от них для своей работы. До утра длилась эта оргия разрушения и грабежа. На другой день многие из патрициев Франкфурта вспомнили, что пора положить конец безобразию, так как хищные инстинкты толпы могут переброситься и в богатые христианские кварталы. Более смелые из этих бюргеров вооружились и направились в еврейский квартал под предводительством бургомистра; банды буянов почтительно отступали перед хорошо вооруженными патрициями, но уже слишком поздно, после опустошения всего гетто.