С этого времени Лютером овладевает какая-то болезненная юдофобия в смысле юдеобоязни. Перед ним постоянно носится «дьявольский» образ еврея, который пламенно ненавидит Христа и христиан [28] и одним своим существованием как бы насмехается над тяготеющим над ним «Божиим проклятием». Он ставит вопрос так: должны ли христиане терпеть евреев, которых проклял христианский Бог? — и дает на него отрицательный ответ. В своих проповедях и «застольных беседах» («Tischreden») он не перестает говорить о необходимости искоренения иудейства. В 1543 г. он опубликовал две антиеврейские книги («Von den Juden und ihren Lugen» и «Sem-ha’meforas»), которые принадлежат к разряду самых ярких творений ненависти, возросших на почве «учения любви». В свойственных ему резких и грубых до неприличия выражениях Лютер изливает здесь свой гнев на «жестоковыйный», «проклятый» народ, который полторы тысячи лет сопротивлялся Христу и до сих пор не видит в своем унижении признака ложности своей веры. Он повторяет, выдавая за доказанные факты, все средневековые измышления против евреев, которые он раньше сам называл «бессмысленными»: об отравлении колодцев, ритуальных убийствах и чародействе (последнее он видит в мнимой вере евреев в силу «шем гамефораш» — мистического полного имени Бога, силой которого можно творить чудеса); он обвиняет германских евреев в сношениях с турками, стремящимися разрушить христианскую культуру. Они поэтому заслуживают тягчайших кар. Нужно сжигать и сровнять с землей их синагоги, разрушать их жилища и загонять их в палатки, как цыган, отобрать у них книги Талмуда и молитвенники, запретить раввинам учить их закону веры, отнять у евреев все промыслы и оставить им только тяжкие, унизительные работы; нужно отнять у богатых деньги и содержать на них тех, которые примут христианскую веру. Если же это все не поможет, христианские правители обязаны гнать евреев из страны, как бешеных собак. Враг католицизма, Лютер восхваляет Фердинанда Католика, изгнавшего из Испании всех евреев; он приветствует тогдашнюю попытку австрийского короля Фердинанда изгнать евреев из Богемии (1542)... Так писал вероучитель, подготовляя новый «Коран» протестантизма, разбрасывая семена ненависти к еврейству, которые со временем дадут пышные всходы, как некогда столь же страстные нападки в «Коране» Мухаммеда, сделанные в пылу битв с «неверными» в Медине и Хайбаре.

Эти призывы крестоносца в устах реформатора возмутили даже некоторых вождей протестантов. Швейцарский реформатор Буллингер жалуется в письме к своему эльзасскому товарищу Буцеру на только что появившиеся антиеврейские брошюры Лютера, которые «впору было бы написать свинопасу, а не духовному пастырю». «Если бы сегодня мог встать из гроба славный герой Капнион (греческое имя Рейхлина), он сказал бы, что в одном Лютере воплотились все Гохштратены, Тонгерны и Пфеферкорны». Среди евреев памфлеты Лютера вызвали крайнюю тревогу, так как при его огромном влиянии на князей протестантского союза могли бы в Германии повториться испанские ужасы. Как только появилась первая книга («О евреях и их лжи»), Иозель из Росгейма писал Страсбургскому магистрату, что «грубая, бесчеловечная книга доктора Мартина Лютера, наполненная ругательствами и порочащая нас, бедных евреев», вызывает волнения в Страсбурге, где говорят, что евреев можно убивать. Носятся слухи, пишет Иозель, что вслед за этой книгой будет напечатана в Страсбурге еще одна ругательная книга, и он просит магистрат не допустить ее печатания, ибо она может вызвать эксцессы. При этом проситель выражает готовность во всякое время сойтись с Мартином Лютером или его уполномоченными и устно опровергнуть их доводы на основании Святого Писания, ибо нельзя же допустить, чтобы приговор над людьми был произнесен на основании свидетельства только одной обвиняющей стороны. При обсуждении письма Иозеля в заседании городского совета выяснилось, что один из местных священников, под влиянием памфлета Лютера, действительно проповедовал, что евреев можно убивать. Совет, озабоченный поддержанием спокойствия в городе, ответил Иозелю, что проповедникам будет запрещено призывать к беспорядкам, а типографу, готовящемуся издать вторую возмутительную книгу, не будет дозволено печатать ее. Это было в мае 1543 г., а через два месяца, когда эта книжка Лютера (упомянутая «Шем гамефораш») была напечатана в другом месте, Иозель уже доносит страсбургскому магистрату, что «люди из народа открыто говорят, что всякий, причинивший еврею телесное или имущественное повреждение, будет прощен, ибо доктор Мартин Лютер высказал такое мнение в печати и велел это проповедовать». «Ни один ученый, — пишет Иозель в своей жалобе, — еще не договорился до того, что с нами, бедными евреями, нужно обращаться так тиранически и насильственно». Он сообщает, что под влиянием юдофобской проповеди происходят уже нападения на евреев в Мейсене и Брауншвейге, и просит магистрат о заступничестве за преследуемых перед курфюрстом Саксонским, ландграфом Гессенским и другими протестантскими князьями. Магистрат ответил просителю, чтобы он со своими жалобами и ходатайствами обратился к курфюрсту Пфальцскому и другим властям в Эльзасе.

Так Лютер под конец своей жизни (он умер в 1546 г.) достиг того идеала «наихристианнейшего» человека, в смысле наибольшего юдофоба, о котором он вслед за Эразмом иронически говорил в своей юности в применении к добрым католикам. Теперь он добился того, что протестанты могли даже превзойти католиков в систематическом угнетении еврейства. Ведь «протестантский папа» оказался гораздо более нетерпимым к «отверженному народу», чем средневековый римский папа Иннокентий III и младший современник Лютера, Павел IV. Во время дальнейших религиозных войн на евреев сыпались удары с обеих сторон. Протестанты обвиняли их в поддержке католиков, а католики полагали, что вся реформация возникла под влиянием иудейства. В последнем мнении была лишь очень малая доля правды. Учение Лютера было возвращением к Библии, но в новозаветном толковании апостола Павла, с еще более фанатическим культом Христа и более резким отрицанием исторической роли иудаизма. Иудео-эллинский апостол подготовил почву для будущего торжества христианства как государственной религии Римской империи, а его поздний немецкий преемник способствовал усилению связи государства с церковью в Германии и торжеству принципа «Cujus regio, ejus religio». Это очень печально отразилось на судьбе евреев в Германии в эпоху реформации и религиозных войн.

Эпоха реформации в Германии совпала с царствованием императора Карла V, который от обоих своих дедов, Фердинанда Католика и Максимилиана I, получил в наследство половину Западной Европы: Испанию с Нидерландами и Германскую империю. Можно было опасаться, что новый монарх, выросший в Испании, будет насаждать в Германии политические нравы своей родины, которая осуществила высший идеал юдофобии, изгнание евреев, и выжигала огнем инквизиции остаток иудейского нароста, марранство. Однако опасения не оправдались. Католический монарх в охваченной религиозной междоусобицей Германии, запутавшийся вдобавок в сетях общеевропейской политики той бурной эпохи, Карл V не мог еще более осложнять внутреннюю политику Германии созданием еврейского вопроса по испанскому образцу. Здесь ему пришлось держаться старой системы опеки над камеркнехтами, которые хорошо платили своему опекуну за защиту их скудных прав против домогательств враждебных христианских сословий. В этом отношении Карл V был надежнее своего предшественника, вечно колебавшегося Максимилиана I. Он часто оказывал евреям действительную защиту в критические моменты. Да и евреи научились в то время энергичнее бороться за свои права, за минимум человеческих прав, путем настойчивых ходатайств перед властями. Их генеральный «штадлан», Иозель из Росгейма, развил при Карле V такую интенсивную деятельность в этом направлении, что мог титуловаться «начальником всего германского еврейства» (Befehlshaber und Regierer der gemeinen Judischeit im Reich). Во время коронации Карла V в Аахене (1520) он явился туда, конечно, не с пустыми руками и получил подтверждение стародавних «прав и привилегий» немецких евреев.

Особенно важна была деятельность этого еврейского посредника во время крестьянского восстания 1525 года, когда евреи во многих местах Германии (Тюрингия, Рейнские области, Эльзас, Баден) находились в опасном положении. Прикрепленные к земле рабы немецких феодалов готовы были броситься на крепостных мелкой торговли, не менее бесправных и угнетенных. К крестьянам иногда присоединялись и городские элементы из мелких мещан, ремесленников и чиновников. В Эльзасе неутомимому Иозелю удалось предотвратить беду. Он отправился к вождям восстания и упросил их не трогать евреев. Ему удалось спасти от разгрома и свой родной город Росгейм. Узнав в дороге, что один отряд инсургентов подходит к Росгейму, он поспешно вернулся туда ночью, разбудил обоих бургомистров и с одним из них (другой боялся идти) пошел в лагерь осаждавших и уговорил их отступить от города за известную дань. В других местах за евреев заступались городские советы, так как требования революционеров и присоединившегося к ним мелкого мещанства угрожали интересам высших слоев бюргерства и духовенства. Во Франкфурте-на-Майне мещанство предъявило городскому совету 45 требований, из которых к евреям относилось следующее: запретить им всякую торговлю, кроме денежной — ссуды денег под залог на малые проценты. Совет обещал наблюдать, чтобы евреи не брали процентов выше законной нормы, но объявил, что купля и продажа не может быть запрещена им.

Власти защищали евреев там, где опасность грозила всему существующему порядку, но в спокойное время власти сами усердно упражнялись в угнетении евреев. Этому немало способствовало юдофобское настроение, усилившееся среди протестантов под влиянием Лютера. В 1530 г., во время исторического рейхстага в Аугсбурге, где было официально формулировано лютеранское вероучение («Аугсбургское исповедание»), собравшиеся немецкие князья готовили ряд репрессий против евреев. Юдофобы распустили слух, что евреи помогают деньгами и организацией шпионства туркам, которые перед тем заняли часть Венгрии и угрожали остальной Венгрии, Богемии и Австрии. Предполагалось выселить евреев из всех близких к Турции областей, а в прочих ограничить их промыслы, в особенности кредитные операции. Тогда Иозель явился с мандатами от еврейских общин в Аугсбург, представил оправдательную записку Карду V и его брату, австро-венгерско-богемскому королю Фердинанду, и добился того, что опасный проект был снят с очереди в рейхстаге. Только в одном пункте император уступил домогательствам юдофобов: он особым декретом обязал евреев носить на плаще или шляпе кружок из желтой материи, для распознания их в публичных местах. Это была в своем роде «реформа»: в прежние века германские евреи должны были для отличия носить остроконечную шапку, а теперь приобщили их к «моде» желтого кружка, установленной для евреев в других странах.

Иозель понимал, что главным поводом к нареканиям на евреев служит обычный антагонизм между христианским должником и еврейским кредитором. Поэтому он в том же 1530 году созвал в Аугсбурге собрание раввинов и парнасов для урегулирования еврейской торговли. Собравшиеся установили десять обязательных правил («таканот»), гарантирующих коммерческую честность. Запрещалось брать неумеренные проценты по ссудам, а также замаскированную лихву под видом увеличения цен на продаваемые в кредит товары, взимать сложные проценты при краткосрочных ссудах; нельзя брать под залог вещи, попавшие к закладчику путем воровства или грабежа, а также покупать домашние вещи от детей или слуг без ведома родителей и хозяев; иск к наследникам умершего христианского должника можно предъявлять в суде не иначе как после проверки правильности иска представителями еврейской общины; «великий херем» грозит тем, которые, взяв в кредит деньги или товар у христиан, переселяются в другое место с целью уклониться от платежа; раввины обязаны принимать иски и жалобы христиан против евреев и разрешать такие споры по строгой справедливости; всякому еврею вменяется в обязанность не скрывать нечестных поступков своего соплеменника против того или другого христианина, но сообщать об этом представителям общины для предания виновного суду. Все эти решения Иозель огласил в заседании рейхстага и прибавил к ним следующую декларацию: «Я и товарищи мои, уполномоченные от евреев, обещаем и обязуемся исполнять эти правила, если только правители и князья, начальники областей и городов в священной Германско-римской империи, будут делать со своей стороны все возможное, чтобы дать нам покой во всех местах нашего жительства, не тревожа нас декретами о выселении, если они обеспечат нам свободу передвижения и беспрепятственной торговли и не будут измышлять обвинений с целью угнетать нас. Ибо и мы люди, созданные Богом всемогущим, чтобы жить на земле у вас и с вами».

Во время заседаний рейхстага в Аугсбурге Иозелю пришлось вести борьбу с одним из опаснейших литературных юдофобов. Крещеный еврей Антоний Маргарита, называвший себя «лектором еврейского языка», напечатал книгу против иудейской религии («Der ganz judische Glaub», Augsburg, 1530), где дал карикатурное описание еврейских обрядов, верований и обычаев, толковал невинные цитаты из молитв как направленные против христиан, выставлял всех евреев вредными ростовщиками, врагами государства и правительства. Приуроченный ко времени заседаний рейхстага, памфлет явно имел целью воздействовать на князей и городских депутатов, на которых представитель еврейства старался влиять в обратном направлении. Нужно было ослабить действие злостного памфлета, и Иозель подал императору жалобу на Маргариту, обвиняя его в клевете. Карл V поручил комиссии рассмотреть дело. Иозель опровергал перед членами комиссии измышления выкреста, в особенности в двух пунктах: что евреи поносят и проклинают христиан в своих молитвах и что они стремятся обратить христиан в свою веру. По-видимому, Маргарита представил свои возражения на доводы Иозеля, и в комиссии дело дошло до религиозного диспута — но победителем вышел еврей. Агитатору, позавидовавшему славе Пфеферкорна, пришлось покинуть Аугсбург и переселиться в Лейпциг, где он в следующем году выпустил второе издание своего памфлета. Здесь, в лютеранской Саксонии, Антоний Маргарита мог пропагандировать юдофобию с большим успехом; его книга сильно повлияла на Лютера и дала ему материал для его последних памфлетов.