На границе хронографии и историографии стоят труды Иосифа Гакогена (1496-1575). Его личная жизнь тесно связана с печальными кризисами тогдашней еврейской истории. Член изгнанной из Испании семьи, Иосиф Гакоген провел первые годы жизни в папском городе Авиньоне, в Южной Франции; оттуда семья переехала в Италию и поселилась в Генуе. Двукратное изгнание евреев из города Генуи (в 1516 и 1550 гг.) заставило странствующую семью Когенов временно приютиться в соседних городах Нови и Вольтаджио, но в промежуточные годы она возвращалась в Геную. Здесь Иосиф занимался врачебной практикой и был очень любим населением, даже христианским. Когда в 1567 году последовало изгнание евреев из всей территории Генуэзской республики, власти хотели сделать исключение для еврейского врача и оставить его в Вольтаджио, но он отверг милость гонителей и ушел вместе с изгнанниками. Только за три года до своей смерти возвратился он в Геную. Будучи врачом по профессии, Иосиф был историком по настоящему своему призванию. История не только еврейская, но и всемирная его волновала, как переживания современности, которые он также рассматривал под историческим углом зрения. В течение многих лет писал он свой обширный труд «Хроника Франции и Оттоманской империи» («Divre ha’jamim le’malchut Zarfat etc.»), составленный на основании общих средневековых хроник. В этой книге, написанной прекрасным для того времени еврейским языком, представлена многовековая борьба христианства с исламом, Европы — с Азией, от эпохи крестовых походов до середины XVI века, в связи с событиями еврейской истории. По форме это — хроника, лишенная даже прагматической связи, но оживляет ее яркая оценка событий. Автор ненавидит деспотов и насильников и везде проводит идею исторической Немезиды, в особенности когда дело касается обращения с евреями. Национальное чувство историка прорывается в страстных воплях гнева и скорби, когда он рассказывает о мученичестве братьев в христианских странах во время крестовых походов, о гонениях в средневековой Франции, об изгнании из Испании и Португалии. В одном месте книги он делает такое замечание: «Изгнание евреев из Франции и Испании побудило меня написать эту книгу. Пусть знают евреи, что сделали нам (враги) в своих землях, в своих дворцах и замках. Ибо вот придут дни...» В этой прерванной взволнованным автором пророческой фразе звучит призыв к страшному суду истории над мучителями еврейства.

Хроника Иосифа Гакогена была закончена писанием в 1553 году, и последние строки посвящены в ней тому зловещему событию этого года, которое в Италии положило грань между эпохами гуманизма и католической реакции: там говорится о сожжении Талмуда в Риме и Венеции по повелению папы Юлия III. Книга была напечатана в следующем году в Саббионете. Но она еще не удовлетворила автора. Ему хотелось (очевидно, под влиянием появившейся тогда португальской книги Самуила Уске) собрать воедино события еврейского прошлого, которые в «Хронике» терялись в изложении общей политической истории Европы, слить в один сосуд все слезы народа-страдальца, дать систематический мартиролог еврейства. Иосиф Гакоген сделал это в своей книге «Долина плача» («Етек ha’bacha»), в которую включил все касающиеся евреев места из своей общей «Хроники» с дополнениями и вместе с тем заключительную часть — события еврейской истории после 1553 г. Раньше он довел свое описание до 1558 года, но потом все прибавлял из событий, происходивших на его глазах, и закончил свой труд в 1575 году, то есть в год своей смерти. Последний отдел «Долины плача», повествующий о жестокостях римских пап Павла IV и Пия V («Impius», бесчестный, как историк его гневно называет), есть сплошной крик негодования, Некоторые описания кончаются призывами вроде следующих: «О Боже, судья праведный, к Тебе обращаюсь я с тяжбой моей!», или: «Спеши, Боже, к нам на помощь и воздай по заслугам врагам твоего народа!» В стихотворении, помещенном в начале «Долины плача», автор просит, чтобы эту книгу читал всякий еврей в день «Тиша-беав», траура по случаю разрушения Иерусалима. И действительно, в некоторых общинах Италии установился обычай публично читать отрывки из этого мартиролога в пост Девятого Ава. Однако «Долина плача», в отличие от общей «Хроники», не была напечатана (сначала, вероятно, из-за папской цензуры) и в течение почти трех столетий распространялась только в списках [18] .

Гораздо ниже по своим качествам была четвертая историческая хроника того времени: «Цепь преданий» («Salselet ha’kabbala») Гедалии ибн-Яхии, напечатанная в Венеции в 1587 году. Ибн-Яхия, потомок знатной сефардской семьи, жил в разных городах Италии и особенно болезненно ощутил результаты папских гонений: при Пии V он был изгнан из Церковной Области и лишился всего своего состояния, сожжение еврейских книг опустошило его библиотеку, и он часто не имел книг для справки при составлении своей хроники. По своему содержанию «Salselet» приближается к историко-литературным хроникам Ибн-Дауда и Закуто. Автор дает хронологический перечень великих мужей в еврействе, начиная с древнейших времен, но часто сопровождает характеристики их нравоучительными сентенциями, превращая историю в проповедь. Он начинает с Адама и патриархов, цитирует по поводу многих библейских имен Талмуд и порой даже «Зогар», в биографии талмудистов и средневековых раввинов вплетает разные легенды, преимущественно мистические — о вещих снах, предсказаниях и чудесах. Во второй части своей книги он совершенно оставляет историю и рассуждает о сотворении мира, об астрологии, физиологии, о душе (которую он считает «тончайшей материей, выделенной из ангелов небесных и вошедшей в тело человека») и ее странствованиях, о чародействе, о демонах («sedim»), об аде и рае и т.п. Автор был проникнут идеями тогдашней палестинской мистики, верил в злых духов и даже уверял, что сам видел духов и говорил с ними, когда их изгоняли из тела больных, «одержимых нечистой силой». И только в последней части книги Ибн-Яхия, входя в роль хрониста, перечисляет гонения на евреев от крестовых походов до буллы Пия V. Потрясенный всем лично пережитым при Павле IV и Пии V, хронист гадал о времени пришествия мессии, которое ему чудилось очень близким. Несмотря на то что он тут же приводит ряд несбывшихся предсказаний своих предшественников, он считает долгом рассказать и о своем личном откровении: «Расскажу тебе, что случилось со мной, и клянусь в правдивости моих слов. В 5326 году (1566), в ночь на седьмой день Пасхи, я лежал в своей постели и не мог заснуть. И углубился я в созерцание и вопрошал: когда же будет чудо конца? Затем я заснул, а когда проснулся утром, меня вдруг озарил стих Писания: «Вижу его, но не близок он» (Числа 24, 17). Я сосчитал буквы этого стиха и нашел, что они составляют число 5358». Это означало, что мессия должен прийти в 1598 г. христианской эры. Автор едва ли дожил до этой даты. Писатель следующего поколения, Иосиф Дельмедиго, дал резкий отзыв о «Цепи преданий» Ибн-Яхии, назвав ее «цепью выдумок» (Salselet sekarim). Включение сказок и фантазий в цепь исторических событий несомненно портит книгу Гедалии йбн-Яхии и ставит ее ниже других хроник той эпохи. Впрочем, этот недостаток книги больше всего содействовал ее популярности: она перепечатывалась в разных странах и охотно читалась любителями исторических сказок.

В связи с великими географическими открытиями эпохи Колумба, Васко де Гамы и Магеллана развилась и географическа я литература. Комментатор Библии и автор апологии иудаизма Авраам Фарисоль, живший в Ферраре, написал в 1524 г. книгу по географии «Пути мира» («Orchot olam», Венеция 1586). При всех своих научных познаниях автор не чужд легковерия: в его географии можно найти рассуждения о легендарной реке Самбатион и затерянных за нею коленах Израиля, о месте первозданного земного рая и т.п. Когда Фарисоль писал свою книгу, Давид Реубени туманил умы в Италии своими рассказами о загадочном еврейском царстве в Аравии, и автор «Путей мира» упоминает о нем мимоходом. По части географии писал и историк Иосиф Гакоген. Он перевел с латинского на еврейский язык книгу немецкого писателя Иоанна Боема «Законы и обычаи всех народов» («Omnium gentium leges et ritus», по-еврейски: «Maziv gevulot amim»), а с испанского — две книги об Индии и Фернанде Кортесе, но все эти сочинения остались неизданными и сохранились только в манускриптах.

Особенность той эпохи заключалась в том, что многие представители интеллигенции не были профессиональными раввинами, а занимались свободными профессиями — медицинской, литературной или типографско-издательской. Начиналось разделение труда в сфере умственной, раньше монополизованной раввинизмом. Однако и раввинизм продолжал развиваться и достиг высокого уровня в первой половине XVI века. Два города, Падуя и Мантуя, были его главными центрами. Талмудические академии, основанные там к концу предыдущего столетия Иудой Менцом и Иосифом Колоном (том II, § 61), привлекали учеников из всех городов Италии и других государств. Даже из далекой Польши ездили в Падую учиться Талмуду, причем некоторые соблазнялись там вольной наукой и поступали в местный христианский университет для изучения медицины. Духовными вождями итальянского еврейства считались падуанские раввины Авраам Менц, сын упомянутого Иуды, и Меир Каценеленбоген, более известный под именем Меир Падуа (или Падова), избранный главным раввином Венецианской республики. Рабби Меир видел торжество раввинской науки, когда Талмуд в 1520-х годах впервые появился целиком в печати, в знаменитом венецианском издании, и распространился в огромном количестве экземпляров, но он дожил и до гонений на Талмуд и был свидетелем целого ряда аутодафе над опальной книгой в разных городах Италии (1553-1565). Дошло до того, что престарелый раввин не имел под рукой для справок полного экземпляра Талмуда. Из-за недостатка книг работа в иешивах остановилась, и ученикам приходилось ездить в иешивы Германии и Польши. Позднейшее разрешение книг Талмуда в «очищенных» цензурой изданиях восстановило академическую деятельность, но уже не в ее прежнем объеме.

К ослаблению талмудической схоластики вело и настроение общества под гнетом реакции: усилился интерес к Агаде и Мидрашу, к нравоучительной проповеди, к эмоциональному элементу религии. Раввин-казуист, герой умственных турниров в иешиве, теперь отступает перед раввином-пастырем, духовным оратором, увлекающим слушателей своими проповедями в синагоге. Сын Мейра Падовы и преемник его на посту главного раввина Венеции Самуил-Иуда Каценелленбоген сходит с холодных высот раввинской учености к уровню понимания народа в своих проповедях на разные темы («Derasot», Венеция, 1594). Даровитейшим проповедником того времени был Иуда Москато, раввин в Мантуе (ум. ок. 1590 г.), автор комментария к религиозно-философской системе Иегуды Галеви («Кол Иегуда»). Собрание его проповедей («Nefuzot Jehuda», Венеция, 1589) знаменует переход от религиозной метафизики к популярной морали. Проповедник следующего поколения Азария Фиго в Венеции (ум. в 1647 г.) оставил по себе обширный сборник синагогальных речей («Bina le’ittim»), которые по изяществу стиля служили образцами для позднейших духовных ораторов.

Ухудшение общественного положения евреев в Италии в эпоху католической реакции располагало потрясенные умы к мистицизму. Было что-то символическое в том, что в те самые годы, когда папская инквизиция жгла печатные книги Талмуда, в Мантуе и Кремоне впервые печаталось священное писание каббалы, «Зогар», одновременно в двух изданиях (1558-1559 гг.). На заглавном листе кремонского издания «Зогара», одним из редакторов или цензоров которого был Витторио Элиано, крещеный внук грамматика Илии Левиты, значилось: «Печатано с разрешения викария и генерал-инквизитора». Папская цензура сначала покровительствовала «Зогару», найдя в некоторых его двусмысленных выражениях подтверждение христианскому догмату Троицы (позже она нашла там и многое, неприятное для церкви «Эдома», и книга включена была в индекс запрещенных). На первых порах пыталась ограничить распространение «Зогара» раввинская цензура, так как тайное учение, доступное лишь посвященным, не подлежало распространению в массе. Мантуанские издатели поместили в книге разрешение, подписанное раввином-каббалистом Исааком де Латесом, который признал возможным печатать «святое творение рабби Симона бен-Иохаи» ввиду того, что уже стали появляться другие книги по каббале. Распространение «Зогара» быстро сблизило Италию с гнездом каббалистов в Палестине (§ 8). Между обеими странами установились постоянные сношения: Италия снабжала Палестину печатными книгами по каббале, а Палестина посылала в Италию рукописи Моисея Кордоверо и Ари. Западные странники, ездившие в каббалистическую Мекку, Сафед, писали оттуда восторженные письма на родину. Один из таких пилигримов (Самсон Бак) пишет оттуда в 1582 г.: «Вот уже восемь лет, как здесь умер каббалист и благочестивей, божественный муж рабби Исаак Лурия Ашкенази [19] . Он понимал шелест деревьев и чирикание птиц, говор скота и журчание воды. Когда он всматривался в тень человека или в воздух, окружающий его тело, он различал доброго и злого духа, сопровождающих всегда человека, и угадывал, какие грехи он втайне совершил. Он знал, какая душа переселилась в каждого человека. Он разговаривал с душами святых на земле. Дивные вещи открывались ему в тайниках каббалы. Здесь он оставил двух учеников. От одного из них, Иосифа Мукраки (Маараби?), я приемлю учение каббалы, а другой, рабби Хаим (Виталь), находится в Иерусалиме. В учении каббалы они отличаются от всех прочих каббалистов, имея преимущество перед ними, как свет перед тьмой. Все (ученики Ари) согласны с «Зогаром», но не с прочими книгами каббалы».

Апостолы практической каббалы посылали на Запад своих пропагандистов. В Италию прибыл в конце XVI в. ученик Ари, Израиль Сару к, и стал деятельно распространять здесь новое учение устно и письменно, раздавая посвященным «писания Ари», т.е. свои сочинения и писания других сафедских каббалистов, основанные на откровениях учителя. Этих пропагандистов взял под свое покровительство мантуанский каббалист, меценат Менахем-Азария да Фано. Горячий почитатель «Зогара», Менахем-Азария сначала увлекся учением Моисея Кордоверо и после его смерти приобрел от его наследников в Сафеде всю коллекцию рукописей покойного в 16 томах. Когда же вслед за тем в Италии появился ученик Ари, Израиль Сарук, меценат стал покупать у него «писания Ари» и находил в них новые божественные откровения. С тех пор Менахем-Азария стал издавать обширные компиляции из систем обоих мистиков, Кордоверо и Ари («Assara maamarot», Венеция, 1597; «Pelach ha’rimmon», 1600, и др.). Как раввинский авторитет, он доходил до того, что иногда основывал свои правовые решения на тексте «Зогара», ставя его рядом с первоисточниками еврейского законодательства. При поддержке мантуанского мецената Израиль Сарук развил широкую пропаганду в Италии, устраивал кружки для изучения новой каббалы и, по выражению его покровителя, «осчастливил эти места истинным учением». Во многом поведение Сарука напоминало приемы его товарища Хаима Виталя на Востоке. Венецианский раввин, великий скептик Леон Модена рассказывает о Саруке, с которым он часто встречался и спорил в Венеции, что главное его искусство заключалось в том, чтобы распознать, чья душа из великих покойников Переселилась в тело данного живущего еще человека. «Часто, — иронически замечает Модена, — я наблюдал, что такое размещение душ делалось в зависимости от богатства или общественного положения данного человека». Впрочем, сам обличитель свидетельствует, что Сарук занимался и разъяснением теории каббалы. Модена полагает, что в этой теории «сефиры» тождественны «идеям» Платона, а вера в переселение душ заимствована у пифагорейцев.