Врач, молча наблюдавший за ней, все понял. Тайна, известная двум, — уже не тайна. Скрывать бессмысленно. Ложь, как заноза, рано или поздно даст о себе знать.

— Придется писать правду, — тяжело вздохнула сестра Агата, останавливаясь у окна. — И быть готовой отвечать перед герцогом. Как так получилось, что я, настоятельница монастыря, допустила отравление своей подопечной?

Ее голос дрожал. Она понимала, что ее ждет расплата. Но правда, какой бы горькой она ни была, всегда лучше лжи, которая, как болото, затягивает все глубже и глубже.

Небо плакало. Мелкий, цепкий дождь монотонно барабанил по черным зонтикам, собравшихся вокруг свежей могилы. Свинцовые тучи нависли над монастырским кладбищем, словно пытаясь раздавить землю своей тяжестью. Море, обычно лазурное и спокойное, сегодня было темным и неприветливым, с белыми барашками волн, беспокойно хлестало о скалистый берег. Злой, пронизывающий ветер налетал порывами, трепал края черных плащей и вырывал из рук монахинь молитвенники.

Похороны герцогини прошли удивительно скромно. Ни пышной церемонии, ни толп скорбящих, ни проникновенных речей. Лишь несколько монахинь, сестра Агата и… пустота. Пустота, которая казалась тяжелее любых надгробных камней.

Вопреки опасениям сестры Агаты, герцог не требовал объяснений произошедшему. Он даже не появился на похоронах, прислав лишь щедрое пожертвование монастырю. Этот жест казался скорее платой за молчание, чем проявлением скорби.

Дождь все лил и лил, смешиваясь со слезами сестры Агаты. Она стояла у изголовья могилы, кутаясь в тонкий плащ, и молча молилась за упокой души несчастной герцогини. Ей было горько и больно от того, как несправедливо обошлась судьба с этой женщиной. Сначала заточение, а теперь — такие холодные, безликие похороны.

На простом, непримечательном могильном камне, по распоряжению герцога, были высечены лишь имя и фамилия: “Иоганна Айзенберг”. Ни титулов, ни дат, ни эпитафий. Словно кто-то хотел стереть все следы ее существования, предать забвению ее имя и титул.

Ветер завывал над кладбищем, словно скорбя вместе с природой. Серые волны с грохотом разбивались о скалы, словно вторя молчаливой печали тех немногих, кто пришел проводить герцогиню в последний путь. Эта тяжелая, мрачная атмосфера словно отражала всю трагичность ее судьбы, оставшейся неразгаданной тайной, погребенной под слоем дождя, земли и человеческого равнодушия.

*****

Несколько недель, проведенных в карете, хоть и утомили Элизу физически, оставили в ее душе неизгладимый след счастья. Во-первых, все это время она была рядом с Рудольфом, а во-вторых, целью их путешествия был Париж — город, о котором она мечтала с детства. Рассказы о французской столице всегда казались ей волшебной сказкой, и вот эта сказка становилась реальностью.

Въезжая в город, Элиза не могла насмотреться на открывающиеся перед ней виды. Париж поражал своим великолепием. Монументальные здания, широкие бульвары, изящные мосты через Сену… Город бурлил жизнью: по улицам сновали кареты и пешеходы, уличные торговцы громко расхваливали свой товар, а в воздухе витал неповторимый аромат свежеиспеченного хлеба и жареных каштанов.

Но особенно поразило Элизу чудо инженерной мысли — возносящаяся к небу ажурная конструкция Эйфелевой башни. Она казалась неземным созданием, гигантской металлической кружевной салфеткой, брошенной на город какой-то невиданной рукой. Элиза не могла оторвать взгляда от этого чуда, восхищаясь смелостью и гениальностью его создателя.

Не менее впечатляющими были и другие достопримечательности. Величественный Собор Парижской Богоматери с его готическими шпилями и витражными розами вызывал трепет и благоговение. А Лувр, бывший королевский дворец, поражал своей масштабностью и роскошью. Элиза чувствовала себя маленькой песчинкой в этом океане истории и искусства.

Отель, в котором они остановились, был воплощением роскоши и элегантности. Проходя по широким коридорам, устланным мягкими коврами, Элиза с восхищением разглядывала расписные потолки, хрустальные люстры и старинные гобелены. Мраморные колонны, тяжелые бархатные портьеры, блеск золота и серебра… Все это создавало атмосферу сказочного дворца.

Наконец, портье отворил дверь ее номера. И снова — роскошь, блеск, великолепие. Элиза уже начала привыкать к этому внезапно свалившемуся на нее богатству, но каждый раз оказывалась поражена новой волной восхищения.

Она закружилась в центре комнаты, словно бабочка, опьяненная счастьем, и упала на огромную кровать, застеленную шелковым покрывалом. Такой мягкой кровати она не видела никогда в жизни. Усталость после долгого путешествия давала о себе знать, и Элиза, улыбаясь, закрыла глаза. Париж… она в Париже! И впереди ее ждала новая жизнь, полная чудес и открытий.

Наслаждаясь непривычной роскошью отельного номера и понежившись в мягких перинах некоторое время, Элиза подошла к окну. Париж… Город мечты, раскинувшийся перед ней, как на ладони. Узкие улочки, вымощенные булыжником, бесконечный поток карет и экипажей, разноцветная толпа, спешащая по своим делам. Отсюда, с высоты пятого этажа, все казалось таким маленьким, игрушечным. В воздухе витал неуловимый аромат свежеиспеченного хлеба, парфюма и чего-то неповторимо-парижского. Элиза вдохнула полной грудью, чувствуя, как ее сердце наполняется радостью и предвкушением новых открытий.