Вдруг ее взгляд упал на маленькую девочку, сидящую на ступеньках дома напротив. Грязная, оборванная, с исхудавшим лицом и большими, полными отчаяния глазами, она протягивала прохожим дрожащую руку, молча прося подаяние.

Сердце Элизы болезненно сжалось. В одно мгновение она вновь оказалась в своем мрачном детстве, после смерти родителей. Голод, холод, одиночество… Все эти чувства, которые она так старательно пыталась забыть, нахлынули с новой силой. Слезы непроизвольно полились из глаз.

В этот момент раздался тихий стук в дверь.

— Элиза? Можно войти? — послышался робкий голос Рудольфа.

Конечно, ему можно! Эта мысль промелькнула в голове Элизы, как молния. Она открыла для него двери ее сердца, а двери отеля — лишь ничтожная формальность.

— Входите, — тихо ответила она, вытирая слезы.

Рудольф вошел в комнату, осторожно прикрывая за собой дверь.

— Нас ждут на обед, — сказал он, но, увидев ее заплаканное лицо, испуганно спросил: — Что случилось?

Элиза не могла объяснить. Просто покачала головой и поспешила к выходу.

По пути в ресторан они проходили мимо входа в отель. Элиза, не говоря ни слова, выбежала на улицу.

— Девочка, как тебя зовут? — спросила Элиза, присаживаясь рядом на холодные ступени.

— Мадлен, мадам, — ответила девочка, робко поднимая на нее свои большие глаза.

— Пойдем со мной, Мадлен.

В ресторане на них смотрели с нескрываемым недоумением. Два богато одетых человека и оборванная нищенка… Но официанты, к чести их профессионализма, не показали виду, спокойно и невозмутимо обслуживая всех троих. В их глазах Элиза даже уловила нечто похожее на одобрение. А вот остальные посетители откровенно косились в их сторону, перешептываясь и презрительно поджимая губы.

На следующий день эта история стала главной новостью всех парижских газет: «Эпатажная графиня фон Штольберг привела нищенку в самый роскошный ресторан Парижа!» Но Элизу это не волновало. В ее сердце жила лишь одна мысль: она смогла хоть немного смягчить боль этого маленького, заброшенного существа. И это было для нее важнее всех парижских газет вместе взятых.

*****

Сознание возвращалось к Иоганне медленно, тягуче, словно густой туман рассеивался после долгой ночи. Тело ломило, озноб пробирал до костей. Невыносимая тряска усиливала боль, каждый толчок отдавался тупой пульсацией в висках. Она с трудом приоткрыла веки. Ресницы казались тяжелыми, словно свинцовые.

Мутный свет проникал сквозь затянутые тканью окна небольшого, тесного экипажа. Напротив нее сидел человек в глубоком капюшоне, скрывающем лицо. Он неподвижно смотрел в окно, словно статуя.

В голове Иоганны промелькнула радостная мысль: это он! Гражданин! Он пришел за ней! Но горло сжимал спазм, не давая произнести ни слова. Лишь тихий, хриплый стон сорвался с ее губ.

Человек медленно повернул голову. Тень от капюшона все еще скрывала его черты.

— Вы очнулись? — спросил он низким, глухим голосом. — Это хорошо.

— Кто… кто вы? — с трудом выдавила из себя Иоганна, чувствуя, как слабость волнами накатывает на нее.

— Мое имя вам ни о чем не скажет, — ответил незнакомец, — и вам нет необходимости его знать. Я представляю интересы вашего благодетеля.

— Когда… когда я увижу Гражданина? — с тревогой в голосе спросила Иоганна.

— Никогда, — сухо отрезал попутчик, снова отворачиваясь к окну. — По крайней мере, в этой жизни. Его… казнили после мятежа.

Слова ударили Иоганну, словно молотком по вискам. Казнили… Гражданина… нет… Этого не может быть! Мир вокруг нее поплыл, краски померкли.

— Тогда… кто… кто мой благодетель? — прошептала она, с трудом сдерживая слезы.

— Скоро вы узнаете, — последовал короткий ответ.

Долгая, тягостная пауза повисла в воздухе, нарушаемая лишь скрипом колес и цоканьем копыт.

— Куда… куда мы едем? — наконец спросила Иоганна, пытаясь сосредоточиться.

— В Париж.

— Сколько… сколько еще?

— Пару дней.

Больше они не разговаривали. Иоганна закрыла глаза, пытаясь справиться с душевной болью. Казнили… Это слово било молотом в ее голове, не давая покоя. Мысли вихрем кружились в ее сознании. Кто этот таинственный благодетель? Зачем ее везут в Париж? Что ее ждет? Ответы на эти вопросы терялись в тумане неизвестности, и от этого становилось еще страшнее. Дорога в Париж превратилась в турне в неизвестность, полное тревоги и неопределенности.

*****

Граф Каменский, утонув в глубоком кожаном кресле, смотрел на огонь, пляшущий в камине. Пламя отбрасывало причудливые тени на стены его парижского поместья, но взгляд графа был прикован к портрету, висевшему над каминной полкой.

На портрете была изображена девушка неземной красоты. Ее лицо, словно выточенное из фарфора, обрамляли локоны цвета воронова крыла, ниспадающие мягкими волнами на плечи. Большие, темные глаза, казалось, смотрели прямо в душу, а на губах играла легкая, загадочная улыбка. Ее изящная фигура, облаченная в пышное платье из голубого шелка, напоминала изгибы хрупкой статуэтки. Это была красота, от которой перехватывало дыхание, красота, перед которой невозможно было устоять.