Шрифт:
– Агата, что?.. – За моей спиной возникает Маркус и через плечо заглядывает в отсек. – Где Рози?
– Тот же вопрос, – отвечаю я, до побелевших костяшек вцепившись в косяк.
– Может, тоже вышла? – предполагает Маркус. – Сколько раз говорил не выскакивать без меня на платформу!
Я оглядываюсь на него. Он старается не подавать виду, скорее всего, чтобы не нагнетать ужаса ещё больше. Но я вижу: он напуган отсутствием девочки.
– Проверим остальные отсеки, вдруг Кропа опять решил подкрепиться, – предполагаю я, слабо веря в это.
Фуршунь после щедрости Рози ещё не скоро на руду посмотрит.
Маркус кивает, и мы методично, под крики: «Рози! Кропа!» – осматриваем остальные отсеки.
Пусто.
Только в последнем отсеке, где ночевала команда Ремера, мы обнаруживаем разбросанные матрасы и подушки с одеялами. Явно уходили в спешке.
– Да где же она? – спрашивает Маркус, запустив руки в волосы.
Уже не скрывает своего страха.
Я оглядываюсь в тщетной надежде увидеть потеряшку. В конце коридора на полу тамбура вижу брошенную козочку. И в голове взрывается сигнал тревоги.
– Маркус! Игрушка! Рози не оставила бы козочку по доброй воле!
Я бросаюсь на выход. Выпрыгиваю на платформу и бешено кручу головой в поисках предателя Ремера. Подумать только, человек чести! Подонок!
Гнев питает меня, наполняет таким небывалым потоком силы, что, кажется, я могу раскроить этот мир одним щелчком пальца.
Маркус молча встаёт рядом и так же, как я, сосредоточенно выискивает в толпе рабочих и вояк наших бывших попутчиков.
Рядом со мной из межпространства выскакивает Кропалёк и, истерично вереща, тычет лапками в сторону выхода с платформы. Ремер поднимается по ступеням, неся Рози. Малышка без сознания, и только за одно это мне хочется лично придушить командора. Но для этого придётся преодолеть заслон жандармов, что окружают его со всех сторон и постоянно оглядываются в ожидании нападения.
Я бросаю всего один взгляд на Маркуса и под кивок беру его за руку. Мы переносимся прямо перед шайкой жердей.
– Отдай девочку, ты обещал! – взывает к чести Ремера Маркус.
Вокруг нас в панике разбегаются рабочие, в то время как военные подтягиваются к своим товарищам. Они наставляют на нас жезлы, беря на прицел. Но командор мотает головой.
– Я обещал, что дам вам фору, чтобы уйти. Вот ваша фора. Уходите. – Он говорит отстранённо, без издевательской улыбки.
Но я понимаю, что взывать к данному им слову бесполезно. Он нас переиграл.
– Ах ты гад! – Выдержка изменяет мне, и я кидаюсь вперёд.
Маркус не успевает остановить меня. Один из ближайших жандармов выпускает в мою сторону сноп электрической энергии. Резко затормозив, я замечаю, как меняется лицо Ремера, и он в гневе кричит:
– Отставить огонь!
Всё это мелькает за доли секунды, я в ужасе закрываю глаза. Мне не хватает времени, чтобы призвать силу, не говоря уже о том, чтобы ею воспользоваться. Но вместо удара слышу отчаянный писк, переходящий в задушенное шипение. Открываю глаза и первое время не понимаю, почему все замерли. Почему Ремер смотрит на меня со смесью ужаса и сожаления. Почему в этих холодных глазах появились такие человеческие эмоции.
Маркус дёргает меня на себя, но я словно приросла к брусчатке, что покрывает платформу. Взгляд скользит с лица командора на лежащую в его руках девочку. Рози, такая маленькая и беззащитная, кажется совсем крохой. Её рука безвольно свисает, и я опускаю взгляд ниже. И наконец понимаю, почему все застыли. На перроне между нами лежит крохотное тельце фуршуня. Моего фуршуня!
– Всем стоять! – разносится громогласная команда Ремера.
Но я слышу её как за стеклом. На грязном, истоптанном перроне лежит тельце моего лучшего друга. В отчаянной попытке спасти меня Кропалёк принял удар молнии.
Не чувствуя ног, я опускаюсь на пол и осторожно беру фуршуня на руки. Во мне теплится надежда, что всё ещё обойдётся. Что это всего лишь царапина. Переворачиваю зверька на спинку и вижу, что весь живот малыша опалён электричеством. Но он дышит. Через раз, хрипло, но дышит!
В голове вспышкой проносится план по спасению зверька: пробиться на «Торопыгу», найти аптечку и подлечить Кропу. Это ведь так легко, просто надо успеть!
Фуршунь с трудом открывает глазки, в которых я вижу многоцветье Межмирья. Он находит меня взглядом, и передо мной проносится вереница образов. Маленький Кропа знакомится с маленькой мной. Первая привязка к моей силе. Первое прикосновение к разуму. Первое наказание за съеденный армелит. Наши шалости, наши горести и переживания. Я чувствую волну любви и нежности, что исходит от зверька. И с ужасом понимаю: он прощается со мной. Последнее, что вижу, – это я, Рози и Маркус.
«Семья. Люблю», – всплывает в голове.
Кропалёк дёргается, судорожно выдыхает и замирает. Оставляет меня одну.
– Нет, – тихо шепчу я.
По лицу ручьём текут слёзы. А я даже не заметила, что плачу.
– Нет, нет, нет!
С каждым сказанным словом боль в груди разрастается, становится такой всеобъемлющей, что поглощает меня всю. Магия импульсами расходится от меня, я слышу нарастающие крики ужаса.
– Агата, милая. – Ремер делает робкую попытку что-то объяснить. – Я не думал…