Несомненно, что Гитлер мог бы вернуться в роту и нести окопную службу с перспективой продвижения. Но не было заметно, что он хотел этого. Были определённые должности, настолько ценимые, что если солдаты получали их, они не хотели расстаться с ними, поскольку у них были определённые автоматические преимущества. В данном случае это были лучшие условия проживания и лучшая еда, чем у пехоты в окопах. Я должен был сопротивляться уговорам своего командира роты, чтобы я оставил свою должность в медицинской службе (поскольку я не был врачом, я не мог пойти гораздо дальше в этой особой области) и принял участие в курсах подготовки офицеров. Я не хотел оставлять свою область работы – возможно, по тем же причинам, по которым Гитлер не хотел оставить свою. В сравнении с ужасными трудностями окопной службы наши назначения были маленьким облегчением, соединённым с маленьким комфортом.

Фрей также сделал опыт привилегированной военной службы Гитлера и себя самого предметом романа, опубликованного в 1945 году под названием "Ад и рай" (Holle und Himmel / Hell and Heaven):

Мы получали довольно приличную еду, по крайней мере, какое-то время, даже в 1918 году, вместе с сержантом Бахманом [как в романе назван Аман], капралом Вурмом и двумя дюжинами других. В то же время другие, проводившие своё время в окопах, давно уже не получали для еды ничего лучше отбросов. У нас всё ещё была лучшая форма и более сухие условия для проживания, чем у остальных. Мы в целом были чище. Неудивительно, поскольку мы были в постоянной компании офицеров полкового штаба… Я не хочу сказать, что это было для нас легко, кроме Северина [как назван в романе Гитлер]. Это было легче для нас, чем для большинства людей, от кого вы ожидаете продолжать действовать до тех пор, пока у них не будет штанов на их задах и каши в их животах. Затем они должны появиться на вашей картинке – отлично одетыми и упитанными…

Если бы ты в то время отправился в окопы, то должен был бы … сказать "прощай" жилым помещениям полкового штаба и их прикрытым кастрюлям… Знаешь ли ты, что временами говорили окопные солдаты, эти измученные и уставшие сверх меры люди, после того, как ты ободряюще разговаривал с ними в наших помещениях? "Северин (т.е. Гитлер) не должен был бы здесь околачиваться. Он должен присоединиться к нам в реальном дерьме". И вот, ты не уклонялся от своих обязанностей, ты исполнял их, как подобает солдату, но ты делал это за окопами и, подобно мне, с определённой степенью безопасности. Где бы офицеры высокого ранга (полковники и так далее) не исполняли свои обязанности, всегда были какие-то остатки – суп, съедобная пища, крыша над головой. Мы могли наслаждаться этим.

Тот факт, что даже Фрей в конце 1917 года будет награждён Железным Крестом 2-й степени, хотя он как мог старался держаться подальше от опасностей, является ещё одним подтверждением того, что награждение Железным Крестом больше показывало, насколько близки были солдаты к офицерам, выдвигавшим их на такие награды, чем то, насколько в действительности было опасным и отважным поведение получателей крестов. Также следует отметить, что рассказы и романы Фрея – как, например, "Паспорт" (Der Pass), опубликованный в 1915 году, который чрезвычайно критически относится к шпиономании и слепоте масс в Германии военного времени и который изображает метаморфозу главного героя из немца во француза, – не остановили Фрея от получения своего Железного Креста. Другими словами, награждение Железными Крестами Гитлера и Фрея как людей с весьма различными политическими убеждениями предполагает, что награждение Гитлера Железным Крестом не следует воспринимать как знак схожести политических воззрений у Гитлера и офицеров полка Листа.

***

Конечно, всё ещё остаётся вопрос о том, насколько представительны сообщения Штеттнера и Фрея в отношении взглядов, которых придерживались солдаты 16-го полка. Штеттнер, у которого явно были социал-демократические предпочтения, старался как мог дискредитировать Гитлера в своей статье, чтобы предотвратить избрание Гитлера президентом Германии, в то время как Фрей, который вынужден был провести долгие годы Третьего Рейха в изгнании, явно преследовал свои собственные цели.

Тем не менее, даже Адольф Майер нечаянно подтверждает обоснованность большинства заявлений Штеттнера и Фрея в своих мемуарах 1934 года. Подчёркивая исключительную храбрость Гитлера в определённых местах своей книги, в то же время его рассказ о первых двух встречах с Гитлером, когда Майер – в то время сержант – всё ещё служил в 10-й роте в окопах, подтверждает слова Штеттнера. Обе встречи произошли в жилых помещениях войск, представлявших из себя бараки из рифлёного железа, а не блиндажи, в нескольких сотнях метров за линией фронта. В одном случае Гитлер только что вернулся из миссии в соседний с ними полк, а не из окопов. Во время встречи было фундаментальное различие между фронтовыми солдатами и Гитлером в отношении того, как они воспринимали существование в нескольких сотнях метров за линией фронта. Гитлер подвернул свои погоны, чтобы избежать идентификации своего подразделения противником, как требовалось в зоне боевых действий, в то время как солдаты из 10-й роты носили их открыто, потому что они рассматривали свои жилые помещения как находящиеся за пределами зоны боевых действий. Таким образом, Гитлер искренне воспринимал территорию, по убеждениям фронтовиков находящуюся в тылу, как лежащую во фронтовой зоне боевых действий.

Письма Алоиза Шнельдорфера к его родителям также подтверждают наличие пропасти в восприятии войны, существовавшей между солдатами, служившими в окопах, и теми, кто, как Гитлер, служил в полковом штабе. Сам Шнельдорфер был переведён из окопов в полковой штаб в начале апреля. С того времени он был назначен служить в подразделениях сигнальщиков. Как и Гитлер, он теперь делил своё время между полковым штабом в Фурнэ и передовым постом штаба во Фромелле. Как и Гитлер, он должен был действовать открыто на территории непосредственно за линией фронта, поскольку в его обязанностях было проверять и ремонтировать телефонные линии полка. После перевода он писал своим родителям: "Сегодня был переведён в сигнальную часть. Это очень отличается от службы сапёром. Я сижу в кресле и ожидаю новостей… Вы видите, что дела у меня всё время становятся лучше. К концу мне, вероятно, совсем нечего будет делать. Но всё же я буду здесь ещё долго". Спустя неделю он уточнил о своей службе: "Я теперь, как написал раньше, в сигнальной части. Дела у меня здесь идут очень хорошо. Моя задача – сидеть в кресле и делать звонки, как девушка на почте… Затем есть патрули по ночам, ремонт проводов и т.д… . Сегодня я спал на матрасе до 10 часов утра. Мне не разрешили бы этого делать в моей прежней роте. Было впечатление, что я дома". К концу месяца он всё ещё не мог поверить своей удаче, что может служить в полковом штабе: "Это настолько по-другому; в качестве техника-сигнальщика или телефониста я больше не должен делать физической работы, я не должен стоять в карауле… Ещё я всегда ухожен, мои руки чистые, так что я выгляжу респектабельно, когда приношу новости командиру роты или в полковой штаб". Шнельдорфер также рассказывал своим родителям, что такие люди, как он, получают более щедрое питание, чем солдаты в окопах: "Я не должен голодать, благодарение Господу. Вы видели из моего последнего письма, что дела у меня идут очень хорошо в сигнальной части… В Фурнэ очень хорошо. Я могу выпить литр пива под тенистым ореховым деревом… У меня в Фурнэ, как у телефониста, полная свобода действий". Когда Шнельдорфер в начале июля встретил двух солдат, с которыми он тренировался после призыва, но которые всё ещё служили в окопах, он немедленно понял, насколько отличается воздействие службы в полковом штабе в сравнении со службой на передней линии фронта. Он говорил своим родителям, что "большинство людей думает, что я только что прибыл, поскольку я выгляжу настолько хорошо", в то время как два солдата, с которыми он обучался, "выглядели весьма скверно. Я выгляжу совсем наоборот".

Мы можем найти неопровержимое подтверждение того, что взгляды Штеттнера и Фрея разделялись многими солдатами полка Листа, там, где менее всего мы могли бы ожидать этого, а именно среди писем, которые ветераны посылали Гитлеру и которые оказались в архиве нацистской партии. Однако это отдельное письмо не находится вместе с коллекцией квази-биографических писем к нему, сгруппированных в "Доклады и заявления бывших товарищей-фронтовиков". Оно спрятано в коллекции различных писем. Письмо было написано Фердинандом Видманом, который служил с Гитлером в полковом штабе. Бывший прежде музыкантом, в начале 1930-х он был низкооплачиваемым местным чиновником в деревне Менгхофен в Нижней Баварии. Видман чувствовал себя обязанным написать Гитлеру в 1932 году, когда Гитлер был вовлечён в яростную юридическую деятельность против любого, кто подвергал сомнению его военную биографию. В письме он говорил Гитлеру, что тот должен хорошо знать, что суть атак на него была почти идентична с единодушным взглядом среди боевых солдат-фронтовиков в полку Листа во время войны, а именно то, что "все солдаты в окопах считали, что те, кто служит в полковом штабе [уже] были тыловыми крысами [Etappenschweine]. Он продолжил вспоминать, как в полку случилось "всеобщее негодование", когда полковые посыльные получили выходные. "Миллионы думали так, и все эти люди о работе посыльного думали пренебрежительно", - писал он Гитлеру. Он заключал, что в то время как он и Гитлер, разумеется, служили достойно, много критики, направленной на них, было не безосновательно. Он говорил Гитлеру, что не может отрицать того, что условия, в которых они должны были служить, очень отличались от условий службы солдат-фронтовиков:

Нельзя игнорировать то, что жизнь и в самом деле была лучше при полковом штабе, чем в роте. Адольф, мы не можем отрицать, что мы были в составе полкового штаба. Убеждение, что никакая пуля пехоты или пулемётная не могут попасть в посыльного, – это мнение этих людей. Тем не менее, они не имеют в виду ничего плохого, потому что тот, кто не лежал в окопах, не может оцениваться ими высоко. Тебя нельзя обвинять в нахождении в подвале монастыря в Мессинес или в безопасных укрытиях во Фромелле и Фурнэ. Ты ведь не принимал решения о постройке этих укрытий.