Вплоть до принятия нового УПК прокуратура во многом уклонялась от выполнения традиционно главной для нее как представителя государства функции — поддерживать в суде обвинение по всем делам публичного и частно-публичного характера. Из-за этого суд был вынужден брать на себя несвойственные ему обвинительные функции, в судопроизводстве нарушались заданные в ст. 123 Конституции РФ [116] состязательность и равноправие сторон, и оно приобретало крен в сторону обвинения. Но и сегодня прокурорские теоретики воспринимают предписанную УПК РФ прокуратуре и логически вытекающую из ее роли представителя государства в суде обязанность поддерживать обвинение по всем делам публичного и частно-публичного характера как сомнительную [117] , фактически развивая по меньшей мере странную для государственного органа установку ставить себя над Конституцией РФ. В то же время многие юристы, в том числе судьи Верховного суда, вполне обоснованно предлагают оставить прокуратуре обвинение как единственную функцию.

В сущности, уже нагрузка по квалифицированной подготовке и предъявлению обвинения по делам публичного и частно-публичного характера для 51 тысячи прокурорских работников (из них только немногим более 20 тысяч наделены правом поддержания обвинения в суде) более чем достаточна, учитывая крайне высокий уровень уголовной преступности в России. В 2002 году в России зарегистрировано около 2,5 млн преступлений, среди которых тяжкие и особо тяжкие преступления составляют около 50 % [118] . По заявлению самой прокуратуры «В 2001 году прокуратура участвовала в 623 637 судебных процессах» [119] . Это означает, что на каждого обвинителя приходится в среднем 30 судебных процессов в год, некоторые из которых длятся месяцами.

В то же время, поскольку идущая в России правовая реформа принципиально меняет и законы, и процедуры их реализации, сотрудники прокуратуры оказались перед острой проблемой: для квалифицированной подготовки обвинения они должны срочно учиться тем принципиально новым нормам и процедурам в судебном процессе, которым их не учили вчера. Для них это сложно по самым разным основаниям — как принципиально объективным (кардинальные противоречия старых советских норм и процедур и новых российских), так и — учитывая последствия для правового пространства — трагикомически субъективным. Так, прокурор петербургской прокуратуры А. В. Бундин, возражая на процессе М. М. Мирилашвили против применения статьи 86 УПК РФ «Собирание доказательств», сообщил о своем отвращении к ней [120] . В этом судебном процессе прокуроры многократно проявляли свое пренебрежение к процессуальным нормам, кульминацией чего стало обвинительное заключение, построенное на неподтвержденных исследованными судом доказательствами предположениях и тем самым грубо нарушающее ст. 302.4 УПК РФ. В итоге предъявленные семи так называемым «подельникам» М. М. Мирилашвили обвинения рассыпались в суде из-за их недоказанности, а приговор самому Мирилашвили стал основанием для кассации, в которой описание нарушений закона в деле составило около 100 страниц. Прокурор Бундин не одинок в своем пренебрежении к закону. Целый ряд обвинений прокуратуры поражает своей абсурдностью и даже пренебрежением к закону, прежде всего к процессуальным нормам законодательства. Особенно выделяются абсурдной противозаконностью процессы, которые прокуратура ведет вместе с ФСБ. Таково, например, обвинение И. Сутягина в государственной измене путем разглашения государственной тайны, к которой он не имел доступа [121] . Только благодаря профессионализму выдающегося адвоката Ю. М. Шмидта рухнуло такое же бессмысленно-внезаконное дело по обвинению в государственной измене капитана первого ранга А. Никитина [122] . Это дело имело целый ряд правовых последствий: решение Верховного суда РФ «Признать незаконными и недействующими с момента их принятия пункты 235, 259, 260, 287, 305, 443, 444, 445, 489 и 650 Перечня сведений, подлежащих засекречиванию в Вооруженных силах Российской Федерации, утвержденных и введенных в действие приказом министра обороны Российской Федерации от 10 августа 1996 г. № 055» [123] ; серия выигранных А. Никитиным дел о защите чести и достоинства от ангажированных журналистов [124] . По аналогичным основаниям (отсутствие доступа к государственной тайне как базиса обвинения) Ю. М. Шмидт сумел защитить двух пермских журналистов [125] , [126] . Последнее дело такого рода — это дело физика Валентина Данилова, которого Красноярский суд присяжных сначала оправдал [127] . Но под нажимом прокуратуры дело было вновь пересмотрено, и ученого осудили.

В то же время торжественные публичные выходы российской прокуратуры на международную правовую арену, как правило, демонстрируют ее недостаточную дееспособность в подготовке обвинения в соответствии с международными правовыми нормами — дела Станкевича, Гусинского, Березовского, Закаева. Низкий уровень профессионализма прокуратуры особенно ярко проявился в деле Ахмеда Закаева. Министр юстиции Дании — правового государства, отклонившего требование России об экстрадиции Закаева, был явно озадачен подходом российской прокуратуры к правосудию [128] , когда следствию предшествовали обвинение и требование об экстрадиции [129] . А очередной отказ уже английского судьи Тимоти Уоркмана в экстрадиции Закаева в Россию стал четвертым за год приговором низкой компетентности российской прокуратуры в международном праве и одновременно объективной оценкой законности действий российского правосудия «Отчасти помимо своей воли мне пришлось прийти к неизбежному выводу о том, что если власти не гнушаются применять пытки по отношению к свидетелям, то существует значительный риск того, что пытки будут применяться и в отношении самого г-на Закаева» [130] .

Таким образом, сегодня проблема № 1 прокуратуры — необходимость срочно организовать обучение и переобучение ее сотрудников для профессиональной работы в системе предъявления государственного обвинения.

В этой роли, которая за немногими исключениями не присуща прокуратуре правовых государств [131] , реализуется не столько профессиональная дееспособность прокуратуры, сколько ее властные амбиции. Для порядка десяти тысяч следователей прокуратуры невозможно полноценное участие в следствии по входящим в их компетенцию сотням тысяч дел. В то же время, согласно информации генпрокурора В. Устинова, «в минувшем году прокуратура расследовала более трех миллионов уголовных дел» [132] , на каждого следователя приходится по 300 уголовных дел, т. е. по одному делу в день. Но, конечно, генпрокурор погорячился — в январе — декабре 2001 г. зарегистрировано всего 2968,3 тыс. преступлений [133] , из которых до суда доходит не более половины, а потому в компетенции следователей прокуратуры (по составам преступлений) никак не может оказаться более миллиона уголовных дел — если, конечно, они не копили дела несколько лет. При этом даже в находящихся в компетенции прокуратуры делах доказательства получают и исследуют главным образом сотрудники МВД и различных экспертных структур. А потому прокуратура фактически руководит следствием — притом, что все участвующие в нем структуры должны беспрекословно служить ей в соответствии с антиконституционной статьей 22 «Полномочия прокурора» Закона о прокуратуре. В то же время и сами прокурорские работники говорят о недостаточности профессионализма даже прокуроров-криминалистов [134] .

Сегодня во все процедуры предварительного следствия, которое ведет прокуратура, в соответствии с Законом о прокуратуре и в нарушение пяти (!) статей Конституции РФ заложено антиконституционное (согласно решению Конституционного суда) нарушение права человека на информацию. В результате попадания дела в прокуратуру как истец, так и ответчик оказываются в положение людей, от которых закрыта большая часть информации о следствии. При этом сотрудники прокуратуры готовы оспаривать даже заложенные в Конституции и в УПК РФ права на равноправие сторон в следствии. Так, начальник отдела по надзору за следствием, дознанием и оперативно-розыскной деятельностью А. Кондин в своих комментариях к УПК РФ на сервере Прокуратуры Омской области сформулировал принципиально новую юридическую идею в понимании равенства сторон — о необходимости для «обвинителя заранее узнать аргументы противной стороны» [135] .

Есть целый ряд иллюстраций неэффективности ведения прокуратурой следствия по особо важным делам. Вот только самые вопиющие и широко известные дела. Это так называемое «Дело Трех Китов», знаменитое дело Нахимовского училища, когда «курсанты подвергались систематическим избиениям и сексуальным домогательствам со стороны ребят со старших курсов», а прокуратура отказывала родителям в возбуждении дела в связи с отсутствием судебной перспективы, и дело было возбуждено лишь по постановлению Петроградского районного суда Санкт-Петербурга, подтвержденного городским судом [136] . В конечном итоге приговор эффективности работы прокуратуры в предварительном следствии подписал заместитель Прокурора Москвы Юрий Синельщиков, т. е. весьма высокопоставленный сотрудник прокуратуры, в интервью газете «Известия»: «кое-где прокуроры в условиях, когда принят новый УПК, принимают решения на догадках, не читая материалов дела. У них просто нет физической возможности изучить все материалы» [137] .

Таким образом, очевидно, что для следственной работы прокуратуры характерно несоответствие между гигантским объемом ее компетенций и реальными возможностями их качественного исполнения. От сохранения функций прокуратуры по ведению следствия по особо важным делам страдают не только сами следователи прокуратуры, но, прежде всего и главным образом, все российское правосудие. Пока эти дела не расследуются эффективно, нельзя вообще говорить об успешной борьбе с преступностью.

Сегодня остро необходимо реструктурирование предварительного следствия, поэтому и встает вопрос, кому и зачем нужно участие прокуратуры в нем. Если обратиться к истории, то окажется, что функцией следствия прокуратуру наделила советская власть в процессе легализации своих репрессивных функций, сохранив тем не менее закрытость следственных органов госбезопасности (а по факту и всей деятельности этих органов, в том числе и в ГУЛАГе) и от прокурорского надзора, и от судебного контроля. А так как согласно ст. 37 УПК РФ прокуратура является органом обвинения, то сохранение за ней функции участия в предварительном следствии (при этом в особо важных делах) неизбежно ведет к нарушению провозглашенных статьей 123 Конституции РФ принципов состязательности и равноправия сторон с переносом тяжести в сторону обвинения, т. е. фактически к сохранению одного из главных оснований инквизиционной правовой системы — обвинительного уклона правосудия.