Лаэрт лишь кивнул, то ли соглашаясь, то ли решив не спорить с женщиной, которая явно не в себе. Я была готова молоть любую чушь, лишь бы почувствовать себя чуть менее жалкой. Прошло всего несколько дней с тех пор, как я покинула дворец и во что я превратилась? Выплакала столько слез, что хватило бы на целое озеро, позволила какой-то сельской ведьме себя остричь, опустилась до лазания в окна (пусть даже мои собственные), а теперь цепляюсь за собственного мужа так, словно он единственное, что отделяет меня от страшной гибели. Принцесса я или не принцесса? Где же моя гордость, в конце концов? Неужели принцесса Эйлин только и может, что рыдать целыми днями?

— Прощайте, муж мой, — отчеканила я, развернулась и быстрым шагом удалилась, пока не опозорила себя еще больше.

Нужно помнить, что у меня осталась только я и моя гордость. Даже роскошных золотых волос больше нет. Я и гордость. Вдвоем нам и выживать.

— Я вернусь раньше, чем ты думаешь, моя дорогая, — бросил мне вслед Лаэрт, но я уже не обращала на него ровным счетом никакого внимания. Я практически не слышала его. Он превратился в тихое эхо на периферии моей жизни.

Он ведет себя так, словно я его питомец, назойливая домашняя зверюшка, которую ему подарила любимая бабушка. Животное ему не нужно, но и не принять подарок от любимой родственницы он не мог. Вот и мается. Приходится, конечно, уходить на некоторое время по своим человеческим делам, но ведь не обязательно объяснять это питомцу. Он просто будет сидеть у двери и махать хвостиком, ожидая хозяина. Что же, у меня для тебя новость, господин музыкант!

— Ты можешь катиться… катиться к лестерусу! — выкрикнула я вслух, шалея от собственной смелости. Мною овладел просто небывалый душевный подъем.

Я совершенно свободна! Совершенно и абсолютно свободна! Могу ругаться неприличными словами, могу носить короткие юбки, не прикрывающие даже косточки на щиколотке. Многие девушки уже давным-давно носят такие юбки, лишь я вынуждена вечно подстраиваться под традиции.

Прапрабабушка Лейреден переживала из-за своих толстых лодыжек и обязала всех дам при дворе носить платья чуть ли не до пола. Прадедушка Дуамен пуще всего на свете боялся пожара, поэтому во дворце годами не было приличного отопления. Отец помешан на охоте, поэтому мы регулярно, прежде чем съесть еду, слушаем рассказы о том, как конкретно этот кусок мяса был добыт, подстрелен, пойман. И так прошли восемнадцать лет моей жизни.

Отныне же я сама по себе. Никаких предков, никакой родословной. Эйлин. Просто Эйлин. Восемнадцать лет, средний рост. Худощава, пожалуй, даже слишком худощава. Волосы светлые, глаза голубые.

Я шла домой, всю дорогу упиваясь своей свободой и независимостью и лишь вид мужниной лачуги смог опустить меня с небес на землю. Легко быть свободной, когда у тебя все есть, гораздо сложнее это дается, когда ты живешь в доме с кустом и питаешься сухарями да кислой капустой.

Новоприобретенный оптимизм не дал мне надолго погрузиться в уныние. Я тряхнула значительно полегчавшей головой и сказала:

— Так, ну что же…

В моем представлении именно эти слова настраивали на правильный лад.

— Ну что же, — повторила я. — Не так уж все плохо. У меня есть крыша над головой. Замечательная двухкомнатная избушка со всеми удобствами. Удобства, правда, на улице, но ведь они есть. Зимний сад в одной из комнат, это тоже несомненный плюс моего положения. Разнообразные постройки на участке. Прибавим к этому дивный свежий воздух, собственный зоопарк. Да, немного беднее, чем в отцовском дворце, но во дворце и ласточек не было. Тигры и мантикоры были, а ласточек не было. Здесь перевес явно на стороне моего нового дома. А ведь у меня тут еще змеи живут, — я поёжилась, вспомнив об этих неприятных соседях, но попыталась представить все в выгодном ключе: — Змеи очень… интересные существа… — получалось слабо. — Они… они едят мышей, а мыши вредители сельского хозяйства, — всплыл в памяти обрывок беседы с министром сельского хозяйства. — Итак, змеи это даже хорошо.

Надо же, а у меня неплохо получается. Возможно, все действительно не так уж плохо. Возможно, у меня есть шанс не умереть голодной смертью. Вот только… рассчитывать я явно могу только на себя, мой эксцентричный муж, кажется, не очень обременяет себя вопросами пропитания.

— Зато он человек искусства, — уже почти привычно заладила я. — У него дивный голос. Талант. Гении всегда немного не от мира сего, поэтому неудивительно, что он живет в таких… приближенных к лону природы условиях. Вот.

Итак, я не просто жена нищего и нищенка, живущая в разваливающейся хибаре и рискующая умереть от голода, а…

— Перспективная молодая женщина со смелым стилем, — я дотронулась до кончиков волос и часто заморгала, пытаясь прогнать упрямые слезинки. — Женщина, живущая в замечательном коттедже с зимним садом и открытым зоопарком, вместе со своим мужем-гением.

Жаль, что с пустым желудком такой же фокус не работает. Можно, конечно, на некоторое время убедить себя, что совершенно не голодна, но рано или поздно организм возьмет свое. Послонявшись немного по дому и окрестностям, я, изрядно проголодавшись, пошла добывать себе пропитание. Если муж задерживается, придется разбираться самой.

Конечно, мне не привыкать к некоторым перерывам в питании, но если во дворце я знала, что от голода мне умереть не дадут, то здесь… Здесь такой уверенности нет.

Пообедав все теми же сухарями, я хотела было осмотреть огород, но вовремя вспомнила про змей и отступила. Не готова я пока сталкиваться с местной фауной. У ласточек моя персона явно симпатии не вызвала, а змеи еще опаснее. Я бестолково мерила шагами двор, тратя полученную от скудного обеда энергию. День уже клонился к вечеру, когда я решила немного прогуляться в сторону леса, в который практически упирался наш крохотный домик. Леса мне были немного знакомы. Если весь этот новый мир казался мне чужеродным и странным, то хотя бы лес мог стать точкой опоры.