— Пожалуй, можно и так сказать, — пожал плечами Лаэрт. — Допивай свое молоко.

Он развернулся и пошел в дом. Не любит отвечать на вопросы. Как мне понять, что он за человек, если он не любит отвечать на вопросы? Какая же сложная штука брак. На мне огромная юбка, готовая свалиться от любого неосторожного движения, я не знаю, как подступиться к собственному мужу, и я только что выпила свою первую чашку молока за целую вечность. Пожалуй, на сегодня хватит. Пора спать.

Проснулась я рано. Просто пробудилась, будто от толчка, открыла глаза и поняла, что настал новый день. Лаэрт еще спал. На цыпочках я выскользнула из комнаты и вышла на крыльцо. Прислонившись к двери, покрытой остатками зеленой краски, я стояла в едва теплых лучах утреннего солнца. Сновала туда-сюда давешняя ласточка. У нее утро начинается рано. Столько птенцов нужно прокормить.

Сегодня надо поговорить с Лаэртом о нашем будущем. Нам нужно обсудить нашу совместную жизнь. Он явно… мы явно не очень богаты. Как он себе представляет наше будущее? Будем ли мы вместе ходить по городам и петь песни? От одной лишь мысли об этом краска прилила к моим щекам. Петь на потеху публике… Нет!

Но что еще я могу? Что я вообще могу делать? Я не умею ничего. Сколько есть независимых женщин, открывающих свое дело! И ведь речь идет не только о ведьмах, те издревле делали что хотели и никто им был не указ. Пекарни и мыловаренные мастерские, швейные ателье и школы танцев. Дамы, обладающие разнообразными талантами, открывают собственное дело и зарабатывают на том, что умеют. Им даже не обязательно выходить замуж, они сами себя могут обеспечить. А что могу я? Ничего. Я росла не для того, чтобы добиваться успеха. Мое предназначение, которому я так воспротивилась, это удачное замужество. Я сошла с этого пути, но не смогла ступить на другой. И вот я здесь.

Я даже говорить о том, что важно, не могу! Мне страшно, что Лаэрт выгонит меня, или ударит, или… или сделает еще что-нибудь ужасное. Я полностью завишу от этого человека. Нелепая дурацкая паника сковывает все мое тело при мысли о том, что нужно будет обсуждать то, насколько я усложняю его жизнь и насколько тяжелее будет прокормить двоих, а не одного. Словно стоит мне указать ему на это и он тут же скажет: «Боже мой! Так от тебя же сплошные расходы и хлопоты! И как я раньше этого не понял? Знаешь, уходи».

Ковыряя вздыбившиеся кусочки зеленой краски, я пыталась не обращать внимания на боль, образовавшуюся в горле, на жжение в глазах, на подступающие слезы.

— Нет. Больше не плакать. Хватит, — тихо, но твердо сказала я.

Пролетающая мимо ласточка, должно быть, подумала, что я сошла с ума.

— Рассудок — то немногое, что осталось при мне. Рассудок и еще платье.

Мысли о платье заставили меня пойти проверить, как там оно. К счастью, мой единственный приличный наряд за ночь высох, и я смогла переодеться. Собственная одежда сразу заставила меня почувствовать себя увереннее.

Настолько уверенно, что решила немного прогуляться, пока Лаэрт спит. Казалось, я была в полубессознательном состоянии, когда мы прибыли сюда, но дорога на удивление легко легла к моим ногам.

Мой новый дом притаился за окраиной города. Он прижимался к лесу, пытаясь отстраниться от любых возможных соседей. Да и не было их, этих соседей. Полузаросшая дорожка провела меня от дома к небольшому лугу, окруженному деревьями, а затем влилась в такую же заросшую дорогу, но уже чуть шире. Разумеется, далеко уходить я не собиралась, но осмотреться немного стоило. Я ведь взрослая женщина. Самостоятельное существо, которое обживается на новом месте, привыкает к новому мужу и не сходит с ума из-за пустяков.

— А кто это у нас тут такой красивый? — громко спросила женщина, рвущая траву на краю луга. Из-за зеленого платья или из-за того, что она стояла в тени деревьев, но я ее не заметила. — Так и знала, что этот прохвост рано или поздно отхватит себе красотку. Не зря у него голос как у моего Фарго!

— Прошу прощения?

Женщина казалась довольно дружелюбной, хотя и очень шумной. Мне показалось, что на вид ей лет сорок, но с тем же успехом она могла быть и старше и моложе. Ее светлые волосы, выгоревшие на солнце, выбивались из-под зеленой же косынки. Непозволительно короткое платье заканчивалось на середине голени, обнажая загорелые ноги.

— Петух мой, чтоб ему пусто было, — охотно пояснила она, ничего на самом деле не прояснив. Женщина улыбнулась, обнажив крупные белые зубы, и каким-то неведомым образом стала выглядеть моложе и красивее. Она и без того была довольна красива. Пышная фигура из тех, что сейчас на пике моды, яркие карие глаза, приятная улыбка. Разве что нос немного портил картину. Слишком уж простой: немного курносый башмачок. — Хотела на суп его пустить, да жалко скотину. Пусть доживает в покое свои деньки. Заслужил. Вы так не думаете?