— Да, князь, — произнес барон, его голос стал более серьезным, — война не знает пощады. Она забирает самых лучших, оставляя о павших героях среди живых лишь обрывки воспоминаний, которые тоже гаснут со временем. Я до сих пор не могу забыть многих смелых солдат, что отдали свои жизни в боях за Австрию. Каждый их шаг по этой земле был полон мужества. Но, их списали в необходимые потери, и теперь их имена, возможно, никогда не будут произнесены вновь.

Я смотрел на Вильгельма, на его изможденное лицо не выспавшегося человека, измученного трудным военным походом, освещенное тусклым утренним светом, и понимал, что в его словах заключена истина. Война, как жестокая костлявая старуха-смерть, накрывшая мир своим колючим призрачным покрывалом, сотканном в аду, не щадила никого. И даже в моменты своих маленьких побед мы оставались пленниками ее страшных объятий.

— Мы должны помнить их, — произнес я, стараясь подавить в себе глухую боль утрат. — Должны хранить память о них, и не только как о храбрых бойцах, но и как о людях, которые имели свои мечты и надежды. Каждый из них пал ради будущего, которое и мы с вами, барон, возможно, не сможем увидеть, если военная удача не будет к нам благосклонна.

Вильгельм кивнул, его глаза выражали понимание. Он был не просто чванливым бароном, а являлся одновременно и офицером, майором, прошедшим через многие битвы, который знал цену жизни и смерти. И в этот момент между нами окончательно установилось взаимопонимание, а прежние обиды были забыты. Наш отряд, возглавляемый поручиком Дороховым, к этому моменту уже ушел далеко вперед. Я же задержался у переправы вместе с австрийским бароном, наблюдая за окончанием эвакуации наших сил на безопасный берег.

— Мы должны двигаться дальше, князь, — сказал Вильгельм. И добавил:

— Нам нужно позаботиться о наших солдатах, о тех, кто остался. Важно, чтобы они не потеряли боевой дух, несмотря на все невзгоды. Хорошо бы дать им отдых в Здешове. Но, при этом, мы, разумеется, должны быть готовы к следующему удару от французов, который, как вы правильно заметили, не за горами.

Я кивнул, понимая, что, несмотря на всю кажущуюся безысходность, мы были обязаны продолжать борьбу. С каждым шагом мы приближались к Здешову, к его старинным крепостным стенам, которые вскоре станут нашим временным убежищем. Но, в моем сердце уже зрела новая тревога: смогу ли я сохранить в своих людях прежний боевой настрой среди всех этих австрийцев?

— Вы правы, барон, мы должны быть бдительными. Французы не будут сидеть сложа руки. Я уверен, что они достанут нас и в Здешове. И потому и мы должны быть готовы встретить их там с удвоенной силой, — произнес я, стараясь говорить уверенно.

— Постараемся, князь. Мы должны постараться научить каждого солдата верить в себя и в нашу победу. Ведь теперь они — не просто солдаты, а наследники славных традиций Великой Моравии. Наследники тех, кто сражался до них за эту землю, — сказал Вильгельм, и его голос звучал решительно.

С этими словами мы тронули своих коней и продолжили путь рядом друг с другом, погруженные в размышления о том, что ждет нас впереди, понимая, что каждый новый бой может стать решающим, что каждая новая пуля, посланная неприятелем, может оборвать жизнь, и в этой бесконечной игре в смертельную рулетку только самые храбрые и удачливые смогут выжить. Я понимал, что на войне нельзя позволить себе сожалеть о потерях. Вдыхая дым пожарища, я словно бы чувствовал дыхание этой войны и ее горький вкус. Несмотря на очередную маленькую победу, мы могли лишь отступать дальше к Здешову. В этот момент я поймал себя на том, что сделался слишком сентиментальным и каким-то старомодным, словно само это время, в котором я оказался, подействовало на меня соответствующим образом.

Глядя, как последними по мосту переправляются австрийские кавалеристы эрцгерцога Фердинанда, я пытался разобраться в себе, думая о том, что, вполне возможно, остатки личности настоящего князя Андрея, который жил в этом теле до моего попадания, влияли на меня подобным образом. Ведь, например, память его не исчезла. Именно благодаря ей, я не только достаточно быстро вжился в окружающую действительность, неплохо ориентировался в происходящих событиях и владел иностранными языками, но и обладал необходимыми навыками боевого офицера этого времени, начиная от владения всеми видами оружия 1805 года и до виртуозной конной выездки. Так почему же на меня не могли влиять и иные ментальные следы сущности князя, оставшиеся в его теле после подселения в него моего сознания? Наверное, вполне могли, чем, скорее всего, эта моя нынешняя сентиментальность, совсем не свойственная мне раньше, и была обусловлена.

Прислушиваясь к себе, в глубине души я знал, что нахожусь лишь в начале событий, которые грядут, когда история начнет заметно меняться прямо у меня на глазах. И мне даже, чем дальше, тем больше, начинало казаться, что катализатором этих изменений являюсь я сам. Шальная мысль вспыхнула в мозгу: «А вдруг мое попадание сюда и необходимо космическому разуму именно для того, чтобы изменить ход человеческой истории? Что, если я отправлен сюда каким-то неведомым сверхсуществом именно для того, чтобы поменять порядок вещей?» Подумав так, я поднял голову к небу, где рассветные лучи разливали по облакам утренний свет, и поклялся самому себе, что, если есть в моем попадании сюда некий высший смысл, и на меня возложена миссия менять ход исторических событий, то обязательно постараюсь изменить этот мир к лучшему.

Но, сейчас мне было совсем не до изменения мира. В опасном военном походе хватало других забот. И я радовался хотя бы тому, что мы избежали гибели в этом старом чумном монастыре, вовремя вырвавшись из ловушки, которую готовил для нас французский маршал Мюрат. Удача на этот раз находилась на нашей стороне. Но, как будет в следующем сражении, не знал никто из нас.

Продолжая ехать рядом, мы с Вильгельмом оглянулись назад, когда услышали грохот первого взрыва, разметавшего часть деревянного моста, построенного саперами графа Йозефа только вчера ради переправы наших войск через Ракитную. Но, перемещение неприятеля по этому мосту за нами следом допустить было нельзя. И потому саперы эрцгерцога Фердинанда взорвали мост, когда последний австрийский солдат пересек по нему реку. Сначала подорвали заряд, заложенный ближе к тому берегу, на котором стоял старый монастырь. А потом взорвали и второй заряд, заложенный посередине и более мощный. Издалека мы с майором наблюдали, как бревна мостового настила разлетелись, подброшенные силой последнего взрыва высоко в воздух, словно щепки.