Ближе к двум часам ночи сам Дорохов тоже вернулся из разведки и доложил мне:

— Судя по всему, ротмистр, французы готовятся к атаке с двух направлений. Но выступят они не прямо сейчас, а на рассвете.

— Почему вы так решили, поручик? — спросил я.

— На каждом из направлений супостаты подходят и останавливаются примерно за три версты до монастыря и до переправы. На этих рубежах они копят силы. И они ложатся спать прямо на снег, не зажигая костров и выставляя очень сильное охранение. Близко к ним незаметно не приблизиться и точно их всех не пересчитать, но, их точно много. И мне кажется, что мы наблюдаем на каждом направлении примерно по кавалерийскому полку французов. На дороге стоят гусары, а к реке через лес подходят конные егеря, — ответил Дорохов.

Отметив на карте данные разведки, я согласился с Дороховым, что авангард кавалерии, отправленный Мюратом в ночь, имел намерения не атаковать сходу в темноте чумной монастырь, а лишь выдвинуться поближе к рубежу предстоящей атаки, которую французы все-таки, похоже, планировали начать с рассветом. Причем, демонстративным выдвижением кавалерийского полка по дороге с факельным шествием пехоты впереди, французский маршал явно старался отвлечь наше внимание. А в это время другой его полк перемещался в полной темноте в сторону реки. Туда осторожно сквозь лес по звериным тропам шли конные егеря, ведя лошадей в поводу. И, по-видимому, главный удар Мюрат планировал нанести именно с той стороны. Егеря накапливались скрытно, не разжигая огня. Стремительно атаковав вдоль речного русла, французы рассчитывали сначала быстро захватить нашу переправу и батарею, а уже потом — взять монастырь.

План противника прояснился. Но и мы времени не теряли. Заранее определив именно эти два направления, как самые угрожаемые, я отдал соответствующие приказы. И австрийские саперы, которых граф после завершения строительства деревянного моста через речку, оставил в моем распоряжении, продолжали работать, и пехотинцы помогали им. Действуя слаженно, они быстро срубали деревья и наваливали их друг на друга, создавая препятствия для кавалерии на узком речном берегу и на кромке леса между берегом и монастырем. А лед на реке мы дополнительно заминировали бочонками с порохом, хотя этот непрочный лед и без того вряд ли выдержал бы кавалерию.

В ночи раздавался глухой стук топоров, звуки падающих деревьев, лязг лопат о камни, громкие команды унтеров и ругательства. Но, в этой суете, несмотря на ночное время и напряжение сил, немолодые солдаты ландштурма все-таки шутили и смеялись. И это говорило мне о том, что уныния среди них нет. А их боевой дух находится на хорошем уровне, подогреваемый для каждого из этих австрийских резервистов, набранных из местного населения, идеей возрождения их Великой Моравии.

Тем временем, мы подготовили еще один интересный сюрприз для супостатов. Обнаружив в обозных телегах довольно много бочонков с лампадным маслом, которое предназначалось для зажигания факелов и масляных ламп, я приказал солдатам готовиться поджигать лес. Это решение вызвало у меня внутреннюю борьбу. С одной стороны, это было необходимым шагом для эффективной защиты нашей позиции, но, с другой — я не мог не понимать, что огонь, как и война, не щадит никого. И потому, если эрцгерцог Фердинанд не успеет к переправе вовремя, то его солдаты тоже пострадают от лесного пожара, который мы намеревались запалить, преградив огнем путь французам с севера.

Французы тоже отправляли в нашу сторону своих разведчиков. Но, они ретировались, едва замечая наши патрули. И пока обходилось почти без стычек, хотя иногда в ночном лесу все-таки звучали одиночные выстрелы. Впрочем, французским разведчикам было понятно, что мы укрепляем подходы к монастырю и переправу, возле которой расположилась наша артиллерия, кроме двух пушек, которые были установлены перед въездной аркой, чтобы лупить картечью вдоль дороги по массе французов, когда они двинутся атаковать нас. И о том, что мы готовимся поджечь лес, французы, скорее всего, не догадывались.

Никто из нас в ту ночь не сомкнул глаз. Но, когда время приблизилось к четырем утра, и долгая зимняя ночь вогнала в сон большинство французов, собравшихся в лесу для последующей атаки на нас, ветер сменился, подув теперь не с северо-востока, со стороны Польши, а с юго-востока, со стороны Венгрии. Определив направление ветра подходящим, я приказал поджигать. И наши всадники с бочонками лампадного масла, вооружившись принадлежностями для разведения огня, двинулись в глубину лесного массива, рассредоточенные определенным образом в разных направлениях, которые были определены после тщательной разведки местности. Когда лес охватил огонь, а языки пламени взметнулись к небесам, я стоял на маленькой скользкой площадке своего наблюдательного пункта наверху старинной башни и смотрел на это завораживающее зрелище.

Огненные всполохи отражались и в глазах Дорохова, который поднялся вместе со мной, чтобы увидеть то, как среди заснеженных лесных крон одновременно с разных сторон вспыхивает свирепое пламя. И я обратил внимание, что поручик смотрит на этот маленький апокалипсис со злорадством. Предвидя гибель врагов от огня, Федор улыбался своей циничной безжалостной улыбкой. И я понимал его чувства, поскольку это пламя разгорающегося пожара несло нам надежду победить французов, несмотря на их подавляющее численное преимущество. В глубине души я надеялся, что лесной пожар остановит неприятеля.

В этот момент, когда зимний лес наполнялся треском горящих деревьев, я ощутил, как в воздухе витает что-то большее, чем просто запах дыма. Это была уверенность наших солдат, что мы все-таки сможем победить. Солдаты видели, что, несмотря на всю мощь французских полков, которые двинул против нас маршал Мюрат, инициатива пока принадлежала нам. Ведь это именно мы подожгли лес, в котором сосредотачивались враги. Я поднял голову к небу. Там ветер, дующий с юго-востока, разогнал облака. И я видел в облачном просвете над собой звезды, которые, казалось, смотрели на меня с одобрением. А в сердце моем вместе с лесным пожаром зажигались искры надежды.