Мюрей без конца снимал ее. Разноцветные наряды Фриды, казалось, были созданы для такого фотографа, как Ник, ведь он одним из первых начал работать с цветной пленкой. Он был без ума от своей возлюбленной и старался запечатлеть ее экзотичную внешность, которая вскоре станет известна всему миру. Однажды они забрались на крышу небоскреба, и Ник снял ее сидящей на стуле в голубой юбке и желто-красной тунике уипиль. В косы Фрида вплела синие шелковые ленты, в руке держала сигарету без фильтра, а взгляд художницы был задумчивым, почти отсутствующим. Фотографии Ника имели успех. Он продал снимки журналу «Вог» и газете «Нью-Йорк таймс».

— Теперь ты уйдешь от Диего? — бормотал он ей на ухо.

— Да, — отвечала Фрида, не желая ранить его чувства, но иногда и сама не была уверена, что говорит не всерьез. Иногда любовники даже строили планы на будущее, хотя бы на ближайшие несколько месяцев. Говорили даже о том, что Мюрей поедет с ней в Париж, если Андре Бретон все-таки решит организовать выставку работ Фриды. Но ей совсем не хотелось думать о делах: она стремилась в полной мере наслаждаться счастьем.

Одновременно художница вовсю флиртовала с Жюльеном. Тот тоже хотел ее поснимать, и Фрида согласилась. Ей было интересно, какой он увидит ее в фотообъективе. Если Ник снимал Фриду как богиню или королеву, тщательно продумывая все детали, Леви предпочитал повседневные ситуации.

— Распусти волосы, — попросил он однажды.

Не сводя с него глаз, Фрида начала снимать одежду. Вскоре она уже стояла перед ним с обнаженной грудью. Тогда она принялась медленно вытаскивать из прически одну шпильку за другой, и спустя несколько минут длинные, до талии, волосы рассыпались по спине. Позади Жюльена висело зеркало, и она могла видеть свое отражение: красивое серьезное лицо с полными губами и темными глазами, которые, казалось, хотели поглотить Жюльена. Ниже начиналось идеальное тело с маленькой грудью. Фрида видела ту часть себя, которая оставалась прекрасной. Уродливые шрамы от операции и иссохшая нога не попадали в поле зрения, и Фрида о них почти забыла.

Когда Жюльен оторвался от камеры, она увидела, что его взгляд изменился. Тогда она медленно подошла к нему и обняла.

Конечно, Фрида чувствовала себя виноватой, ведь она спала и с Ником, и с Жюльеном, а в Мексике ее дожидался Диего. Но если Ник оказывался рядом, она не могла отказать. Мюрей любил ее отчаянно и страстно, что только осложняло ситуацию. Фрида была не в силах с ним расстаться. «И почему бы мне просто не наслаждаться прекрасной стороной жизни? — спрашивала она себя. — Мне нравится, когда мной восхищаются, когда меня желают. У меня дар к любви. К тому же какая разница, что говорят или думают другие? Жизнь слишком коротка, и я уже потратила впустую много времени из-за болезней. Кто знает, долго ли тело позволит мне испытывать наслаждение? Почему я должен отказывать себе в маленьком счастье? Мне просто нужно быть осторожной, чтобы не обидеть Ника, Жюльена или Диего». Этот довод помог ей заглушить вину.

Фрида провела в Нью-Йорке уже две недели, когда к ней в гостиничный номер пришла Элла, вся в слезах.

— Ты слышала? Дороти мертва!

Киноактриса Дороти Хейл выбросилась из окна небоскреба после блестящей прощальной вечеринки. Ее муж умер несколькими годами ранее, она увязла в долгах, и никто больше не давал ей ролей в кино, считая слишком старой. В отчаянии, не видя выхода, она и покончила с собой.

Фрида много размышляла о Дороти, с которой была немного знакома. Когда подруга актрисы попросила нарисовать портрет погибшей, Фрида сразу же согласи-лась.

У нее и самой была такая идея. Во время работы над картиной в голову ей лезли непрошеные мысли. Куда деваться женщинам, у которых нет ни мужа, ни денег, ни перспектив на работу? Их ждет ужасная судьба. Бедная Дороти! Но самоубийство актрисы убедило Фриду в том, что надо наслаждаться жизнью, пока можно, пусть и придется нарушить пару правил.

Наконец настал великий день, которого она так ждала: 1 ноября, как и планировалось, открылась ее выставка. Фрида появилась в мексиканском наряде с блестящей шалью на плечах. Правда, руки пришлось спрятать под кружевными перчатками без пальцев, так как тыльная сторона кистей покрылась язвочками. Когда Фрида увидела толпу в галерее на 57-й улице, она долго не могла поверить, что столько народу собралось ради нее. Люди вежливо расступились, пропуская художницу вперед и осыпая ее аплодисментами. Больше всего ее порадовало, что о ней теперь говорят как о Фриде Кало, а не о жене Диего Риверы. Возможно, это было связано с предисловием к каталогу, которое написал не кто иной, как Андре Бретон.

«Я в долгу перед ним», — думала Фрида, медленно прогуливаясь мимо двадцати пяти картин, развешанных по стенам. Среди них можно было увидеть автопортреты, купленные Эдвардом Г. Робинсоном и тот, что она подарила Льву Троцкому. Фрида поздоровалась со своими полотнами, как со старыми друзьями. Перед картиной с ванной она остановилась, чтобы присутствующие фотографы могли заснять ее для газет. К этому моменту Фрида точно знала, какую позу принять и какое выражение должно быть на лице. Затем ей пришлось долго болтать с гостями, отвечать на бесчисленные вопросы и принимать поздравления.

Когда толпа немного схлынула, Фрида отправилась искать Ника. Ей очень хотелось увидеть любимое лицо после стольких незнакомцев. Она нашла Мюрея стоящим в углу в полном одиночестве.

— Пойдем со мной, — позвала его Фрида.

В последующие несколько дней имя Фриды Кало не сходило с первых полос газет. «Вог» опубликовал три ее картины, включая портрет, который она подарила Льву, подзаголовком «Восхождение другой Риверы». Все только и говорили что о восхитительной выставке. Единственным диссонансом в хоре восторженных отзывов звучала рецензия критика из «Нью-Йорк таймс»: тот полагал, что ее работы скорее относятся к сфере гинекологии, чем искусства.