— Готовиться, Добряна. Ко всему готовиться. Подлости ждать, спину не подставлять, не верить никому. Тебе и из рощи не выходить, сама понимаешь.

— Понимаю. Тут недавно Устя твоя приходила, да не одна, а с государем…

Про царя Агафья уже от Усти слышала. Кивнула.

— Знаю, Добряна. И то хорошо, что свободен теперь государь. Глядишь, и дальше клубочек размотаем.

— Не при Борисе началось это, может, при отце его, а может, и при дедушке.

— И то может быть. Иноземцы поют сладко, стелют гладко, а спать жестко. И речи их ядовитые.

Тут обе волхвы были согласны.

Не любили они друг друга с юности, может, потому, что не понимали.

Для Добряны выше и лучше служения не было ничего. А Агафья, хоть силой и не была обижена, а семью на первое место поставила. Служила, как же без этого, и силой своей пользовалась, но от мира не отрешилась, не отошла.

Хотя что Добряну осуждать? Беркутовы, все они такие, для них другое и немыслимо. Агафья Добряну фанатичкой дразнила, Добряна огрызалась зло, шипела, что Агафья дура легкомысленная, которую Богиня, не иначе как в помрачении, силой одарила. А надо бы — оплеухами.

Было.

А вот пришла беда, так мигом объединились две женщины.

— Может, еще кому написать? Пусть приедут, боюсь я, что не справиться мне одной.

— Не одной. Я тут остаюсь, в доме своем поживу покамест, с семьей побуду, сама знаешь,недолго осталось мне, да и Устя здесь. А что нам троим не под силу будет, то и другие не одолеют. И защитники у тебя будут, Гневушка сказал.

Хоть и не любила Добряна Агафью, а силу ее под сомнение не ставила. И Устю в деле видела.

— Беречься будем. Ждать будем. Ох, помогла б Богиня-матушка… ну хоть чуточку.

Агафья спорить не стала. Шагнула вперед, Добряну по руке погладила.

— Ничего, Добряна. Не бойся, одолеем ворога. Знать о нем — уже половина победы.

Утешало мало. Но вдруг?

Утро для царя поздно наступило, уж и полдень минул давно, как проснулся Борис.

Чувствовал он себя премерзко, во рту словно коровы нагадили, голова болела, подташнивало…

— Испей, государь.

Боярин Егор рядом был. Он и принял меньше, и телосложением крепче был, вот и опомнился раньше, уж и в себя прийти успел, и умыться, и даже рассольчику испить.

Борис в рассол вцепился, как в воду живую, в два глотка кубок выхлебал, потом второй. Пошел, голову в бадью с водой сунул, помотал там, выпрямился, воду с волос на пол стряхнул.

— Уффф! Благодарствую, дядька Егор.

— Не благодари, государь, хорошо все.

— Не хорошо покамест, — вспомнилось Борису вчерашнее. — Но еще не поздно исправить все.

— Так и исправляй, государь. Пока живы мы — все сделать можно!

И с этим Борис согласен был. Пока живы — сделаем!

— Патриарха позови ко мне, дядька Егор. Всего ему знать не след, да и никому не след, а про развод скажу.

— Гудят палаты, что гнездо осиное. Все обсуждают припадок у царицы, да, думают, что отошлешь ты ее. Кое-кто считает, что оставишь, потому как любишь без памяти, но мало таких.

— Вот идиоты, — Борис говорил равнодушно и спокойно, и даже сам себе удивлялся. В груди, там, где раньше теплое расцветало при мысли о Маринушке, нынче и не было ничего.

Холод и равнодушие.

Красива княжна рунайская, а только красота у нее холодная, недобрая, темная она… как раньше он ничего не видел? Может, и правда — приворот?

— Ты, государь, переоденься, что ли, поешь чего, а там и патриарху я знать дам, покамест он к тебе доедет, успеется все. Боярам я уже сказал все. Что нездоров ты сегодня, что беспокоить тебя не след, и про царицу сказал, одобряют они решение твое.

— Нездоров, да…

Боярин Егор себе ответную улыбку позволил.

— У них такое три раза на неделе случается, и не удивился никто. Поняли все, тем паче — припадок у царицы, решение твое тяжкое — сочувствуют тебе, государь.

— Понятно.

— Еще государыня Любава свою девку присылала, спрашивала, сможешь ли ты принять ее.

— Патриарх сначала, а потом и мачеху пригласить можно.

— Хорошо, государь. Сию же минуту распоряжусь.

Боярин вышел, а вокруг царя слуги завьюжили. Переодеться помогли, влажным полотенцем обтерли, покушать принесли…

Борис жевал и думал, что все правильно.

Погоревал? А теперь за дело!

Заодно доклад о царице выслушал.

Царица себя чувствует хорошо, лекарь ее осмотрел, приступов больше не было у нее. Разговаривать она ни с кем не желает, в боярыню Степаниду коробкой с румянами запустила, а сама молчит. Тоже понятно, не скажет ведь она правду?