Империя чувствовала: новый мир наступает, и в нём место сильнейшим, но не агрессивным.

Советник при дворе по внешней политике, барон Розен, предложил амбициозную инициативу — создать Евразийскую космическую ассамблею, независимую от военных блоков. Её центр — в Петрограде. Её символ — тот самый зонд, вышедший на орбиту под звуки гимнов всех союзных стран.

Император одобрил.

В тот же вечер он вновь вышел на балкон Зимнего дворца. Толпа, собравшаяся у подножия, ликовала, как когда-то после победы в Великой войне.

– Мы не бросим вызов другим странам. Мы бросим вызов невозможному, — сказал Николай II, и эти слова вошли в учебники, как начало новой эры — Эры Мечты.

Через несколько дней в подмосковном Королёве — новом научно-инженерном центре Империи — началось строительство первого космопорта. Прямо в бывшем полевом лагере Ракетного Института появились первые бетонные плиты стартовых площадок. Работы шли круглосуточно — под надзором ученых, военных и инспекторов из Министерства промышленности. А в Петрограде создавался Комитет по космической координации: орган, которому предстояло объединить ресурсы Империи и её союзников по Содружеству в единую космическую стратегию.

На одном из закрытых совещаний профессор Ландау представил доклад:

– Через пять лет мы сможем запустить первый пилотируемый аппарат на орбиту. При условии, что темпы финансирования и интеграции промышленности сохранятся.

– А Луна? — спросил Николай.

– Луна возможна к 1945 году. С посадкой. Если решим, что она — наша цель.

Император долго молчал, а затем сказал:

– Луна будет русской. Но не как завоевание — как символ горизонта, который мы больше не боимся.

Тем временем в Европе зрела зависть. Французские карикатуристы изображали русского императора верхом на ракете, пролетающего над осаждённым Версалем. Немецкие промышленники подкупали итальянских инженеров, чтобы создать свой аналог космической программы. Американцы же — не злились. Они слушали, наблюдали и начали действовать. В январе 1939 года в Вашингтоне прошла первая тайная встреча представителей ВМС США и НАСА — едва сформированной научной группы, рождённой как ответ на российский вызов. Началась космическая гонка — но без открытых заявлений, без холодной войны. Это была война умов и горизонтов.

В финале конференции, во время закрытого приёма в Александровском дворце, Николай II поднял бокал:

– Сегодня мы доказали, что русская воля способна преодолевать не только войны, но и земное притяжение. Завтра мы докажем, что наш разум — не менее велик, чем наше сердце.

Толпа в зале молчала. Это был не просто тост. Это был манифест.

После речи Николая, ставшей новым ориентиром для всей научной и политической элиты, началась череда международных визитов. В столицу Российской Империи один за другим прибывали делегации из Индии, Персии, Кореи, Турции и даже Японии — впервые после Маньчжурского инцидента. Всем было интересно, как Империя смогла за столь короткий срок объединить традицию и прогресс, встав в авангарде космической эры. На улицах Петрограда появилось новое слово — «звёздный век». Газеты пестрели заголовками: «Россия прокладывает путь к звёздам», «Содружество — не только земной щит, но и космический парус».

Тем временем в стенах Военной академии в Царском Селе рассматривались концепты орбитальных спутников наблюдения, аэрокосмических истребителей и даже гиперзвуковых транспортников. Проект «Гермес» — так назвали будущий пилотируемый орбитальный корабль — получил особый приоритет. Его создание поручили объединённой группе инженеров из Империи, Сербии и Болгарии. Срок был немыслимым — три года.

Во время одного из вечерних совещаний, уже в Александровском дворце, Николай заговорил с министром образования:

– Мы стремимся к звёздам, но кто будет вести нас через эти новые небеса? Где наши школы будущего? Где новые Менделеевы, Ломоносовы, Королёвы?

– Уже работают, Ваше Величество. Первый Имперский университет космонавтики откроется через девять месяцев в Москве. А программа отбора детей с особыми способностями в научные лицеи запущена по всей Сибири и Поволжью.

Николай кивнул, и его голос стал мягче:

– Тогда впереди не просто победа. Впереди — свет. Мы должны стать этим светом.

В ту же ночь на крыше Ломоносовской обсерватории один молодой студент — Василий Прокофьев — впервые зафиксировал неизвестное тело, проходившее за орбитой Плутона. Оно двигалось по странной, невычислимой траектории. Он назвал его "Объект Z" — в честь Земли, которую он мечтал однажды покинуть, чтобы на неё вернуться героем. Никто не знал, что в будущем этот объект сыграет свою роль. Но в тот момент начиналась не просто эра космоса — начиналась новая история человечества.