– Диалог не может идти от тех, кто стоит с саблей у горла, — ответил я. — Империя не угрожает, но она не склоняется.

На столе лежали папки: карты, шифровки, фотографии японских дивизий у Амура и британского флота у китайского побережья.

Фусимия поднял глаза.

– Вы предполагаете, что Британия вмешается напрямую?

– Я знаю это. Вы забываете, кто предупреждал вас не ввязываться в конфликт с нами ещё двадцать лет назад. А теперь вспомните, кто вас тогда спас — Россия.

Молчание. Байкал за окном был спокоен, как поверхность затянутого барабана.

– Мы не хотим войны, — наконец сказал принц. — Но если Китай поднимется под вашим знаменем, мы будем считать это прямой угрозой.

– Китай уже поднялся. И вы опоздали.

Я развернул карту. Над жёлтым морем чернели линии маршрутов наших броненосцев. От Персидского залива шли пути нефтяного снабжения. От Калькутты — прокси-контакты с индийскими националистами. Мы перекрывали кислород Британской империи на Востоке.

– Хотите мира — он возможен. Хотите войны — она будет последней для ваших колоний.

Ночью мы подписали Протокол Байкала — неформальный документ, не имеющий силы закона, но начавший новую эпоху.

– Признаём российскую зону влияния в северном Китае, — произнёс Фусимия, — при условии, что вы не вмешаетесь в судьбу Кореи.

– Согласен. Но Корея будет буфером, не вашей колонией. И без британцев. Это — условие.

Он молча кивнул.

Утром 12 декабря 1922 года телеграфные агентства Азии передали: "Русско-японские переговоры завершены. Маньчжурия — зона нейтралитета. Корея — самостоятельное государство под совместным наблюдением". Британский МИД вызвал японского посла на экстренное совещание.

Империя выиграла ещё одну войну — без единого залпа.

Но в глубине души я знал: самая опасная война — ещё впереди.

Через несколько дней после подписания Протокола Байкала пришло подтверждение: китайское правительство в Нанкине официально запросило российское содействие в вопросах модернизации армии, транспорта и административной системы. Это был дипломатический триумф, но одновременно и вызов. Отныне Российская Империя становилась гарантом порядка не только на Дальнем Востоке, но и в самом сердце Азии. Совет министров собрался в Петергофе, вдали от глаз иностранной прессы. Присутствовали лучшие умы Империи: Столыпин, граф Игнатьев, генерал Алексеев, барон Врангель и представители ново-созданного Восточного департамента.

– Китай слаб, но не глуп, — сказал Столыпин. — Их запрос — это крик о помощи, но и попытка обойтись без нового господина. Мы должны быть наставниками, не надзирателями.

– А Япония? — спросил Врангель. — Принц Фусимия уехал со сдержанной миной на лице, но я уверен, в Токио его слова будут истолкованы как унижение.

– Тем более мы должны действовать быстро, — вмешался я. — Наша цель — не оккупация, а интеграция. Мы дадим им инструменты, чтобы выжить, и тем самым обезопасим себя.

Было решено направить в Китай смешанную миссию — инженеров, военных советников, экономистов, преподавателей. Не солдат — учителей.

Тем временем в Токио, Лондоне и Вашингтоне кипели закрытые совещания. Расшифрованная телеграмма из Пекина, перехваченная нашей разведкой, гласила:

«Если русские закрепятся в Маньчжурии и найдут путь к югу, баланс сил в Тихом океане будет нарушен. Нужно срочно разработать стратегию сдерживания. Не исключать экономических санкций и военной демонстрации».

Санкции?

Империя была готова. Золото в Кенигсберге, нефть в Баку, хлеб в Поволжье, железо на Урале. За последние годы мы не только победили в войне, но и отстроили индустриальный фундамент. Экономика была мобилизована, как никогда прежде. Нас боялись — и потому уважали.

Когда в январе 1923 года первый эшелон с российскими специалистами пересёк границу с Китаем, толпа встречала его с флагами и цветами. Русские инженеры смотрели на полуразрушенные станции, грязные дороги, обветшалые школы — и видели вызов. Вызов, на который мы уже дали ответ однажды — в своей стране. Теперь настало время ответить за её пределами. Но в Петрограде уже начинала сгущаться другая тень — тень недовольства, страха и интриги. Победа за границей нередко оборачивается бурей внутри.

Весна 1923 года принесла в Маньчжурию не только тёплый ветер с жёлтых степей, но и перемены, которых не видели здесь со времён императора Канси. Под русским кураторством началась масштабная реорганизация: реформировали железные дороги, заново проложили маршруты снабжения, начали строительство технических училищ и гимназий с преподаванием на двух языках — русском и китайском. В селах появились первые агрономы, в городах — электростанции и водоканалы. Для многих это был культурный шок. Китайцы, ещё недавно насмотревшиеся на хищнические порядки британцев или японцев, не верили, что русские не требуют унизительных условий, не навязывают своей веры, не грабят их рудники. Они слушали, учились — и наблюдали.