Я же жила все эти годы с мамой в Москве у Никитских ворот и радовалась (если хоть чему-либо можно было радоваться во время войны), что живу в центре города, который был и по сей день остается центром культуры. Выйдя из дома, я через пять минут оказывалась у кинотеатров «Повторный», «Художественный», «Центральный», «Юного зрителя», «Арс», а через двадцать — у Театра Маяковского, Камерного, Еврейского на Малой Бронной и Консерватории, а через полчаса — у Большого, Малого, Художественного и Детского, да еще Станиславского и Немировича-Данченко, Ермоловой (не помню, так ли он тогда назывался?), ну и у Библиотеки им. Ленина, конечно!

В седьмом классе я уже отдавала предпочтение не балету, а драматическому искусству. И частенько вечерами, купив самый дешевый билет, а то и получив контрамарку (у нас с подругой появился знакомый работник сцены: седой пожилой человек, у которого мы однажды спросили лишний билетик), просиживали на балконе второго яруса на спектаклях Московского театра драмы (позже им. Маяковского). Выучив наизусть роли Марии Бабановой, я в любой момент могла (так я считала) заменить ее на сцене в «Собаке на сене», «Сыновьях трех рек» и «Тане», если бы это потребовалось. Но этого ни разу не случилось, и я пошла в Дом пионеров имени Павлика Морозова и поступила в театральный кружок. Там руководитель кружка не обнаружила во мне ни Тани, ни сеньоры Дианы, но обнаружила Липочку из пьесы «Свои люди — сочтемся» старика Островского (скорее всего, по моей розовощекости и упитанности). Было бы с чего! Мы ведь с мамой все еще сидели на картошке, как тогда говорили в Москве, а с арены Московского цирка нам всем вторил клоун Румянцев, добавляя к словам «все москвичи сидят на картошке» одно-единственное слово: «и молчат!», за которое и поплатился.

Я крутилась волчком: школа, театры и кинотеатры. Фильм «Леди Гамильтон» я посмотрела раз двенадцать, «Три мушкетера» — десять, «Сестру его дворецкого» — пять (надо сказать, американское кино, начиная с «Бем-би», покоряло Москву тех лет). Ну и, конечно, театральный кружок! Театральный кружок был для меня всем, к тому же в нем были мальчики. Мы ведь их видели толы ко на улицах. А у нас в кружке мужские роли играли, естественно, они! И я влюбилась… безнадежно. И, слава богу, что безнадежно! А уж с восьмого класса начала подумывать о театральном училище. Любопытно, что много позже моя Липочка очень понравилась членам приемной комиссии Школы-студии МХАТ, а в Щепкинском училище при Малом театре все, включая Веру Николаевну Пашенную, остались равнодушны. А уж когда Вера Николаевна Пашенная узнала, что я, поступив в ГИТИС, готовлю отрывок из арбузовской «Тани» (об этом ей сказала когда-то занимавшаяся со мной Ирина Витольдовна Полонская — ее дочь), в изумлении спросила: «Почему Таню?! Ей бы играть Вассу Железнову!» Однако с Вассой Железновой я знакома не была, а многостаночницы, колхозницы и прочие выходцы из обласканных властью низов уж очень были мне не по душе. Хотелось на сцене хоть чуточку романтики, шляпок, кринолинов, короче, праздника, а не серых советских будней.

Так вот, заканчивая школу, только я да еще один мальчик из театрального кружка в тот год подумывали о театральном училище, а все остальные кружковцы готовились поступить в «серьезные» вузы и потому в сплоченном детском коллективе Дома пионеров им. Павлика Морозова, который, как оказалось спустя много-много лет, находился в бывшем храме Иоанна Крестителя, порушенном, конечно, без колокольни и всего прочего, просто отдыхали от напряженной учебы в школе. Вместе выезжали за город, вместе читали книги и вместе мечтали кто о чем и строили догадки, кто кем будет через двадцать лет. Кое-кому я виделась женой генерала в окружении выводка детей. Нет, не оправдала я их «доверия», а они — своих надежд стать большими учеными в еще не известной им тогда области науки, но четко в те советские годы служившей своему времени. Вот и получилось, что, защитив кандидатскую диссертацию, а может, потом и докторскую по истории советского периода, один из них оказался в 1994-м (а может позже) практически не у дел, очень хочу надеяться, что и в разладе со своей совестью.

Грешна! Не люблю приспособленцев, в какие бы одежды времени они ни рядились.

Май сорок пятого мы, кружковцы, встретили на Красной площади. День Победы выдался дождливым: природа оплакивала погибших героев страны. Но тогда мы, дети и взрослые, еще не знали, что им несть числа, и бурно радовались, глядя на плачущих от счастья и (как я поняла позже) горя людей.

На Лобном месте была сооружена огромная ваза из живых пионов всевозможных расцветок, по-моему, даже фиолетовых и голубых (подкрашенных, конечно), благоухание которых при легком порыве ветра долетало и до нас, стоящих поодаль. Но из-за большого количества людей, пришедших на площадь, мы, как ни старались, протолкнуться к моим любимым благоухающим цветам так и не смогли. Когда же стемнело, в небо взлетел такой красивый и мощный салют, какого мы еще не видели и не слышали. Слава победителям! Слава городам-героям! Слава Москве!

Потом для взрослых начались тяжкие будни восстановительного периода, чего настоятельно требовало порушенное хозяйство страны. И мирная жизнь хоть и постепенно, но уверенно стала вступать в свои права. И хотя для нас, детей, школьное обучение все еще оставалось раздельным, в мужских и женских школах, в зависимости от широты мышления руководителя вверенного ему учебного заведения, стали появляться преподаватели бальных танцев — для старшеклассников, конечно. «Они же должны будут танцевать на выпускных вечерах, — говорила мама и добавляла: — Бальные танцы и фокстрот, только фокстрот в порядке исключения!» (Ну, как можно было противостоять советской морали?!) «Танго — нет! Категорически нет! Нам не нужно тлетворное влияние Запада!» — писали газеты и вещали СМИ того времени.

Теперь мужские школы приглашали к себе на уроки танцев девочек из женских школ, а женские — мальчиков из мужских. «Не будут же наши дети, — говорила мама директорам школ, в которых работала, — всю жизнь танцевать шерочка с машерочкой! Потом, где они должны знакомиться?! Но не на улице же!» Однако всех пришедших к ней на урок сразу же предупредила: «С моих уроков вместе не уходить! Всем понятно?»

Вот на мамины-то уроки бальных танцев в седьмую мужскую школу, которая находилась в Казанском переулке, совсем рядом с Большой Якиманкой, и притащила меня одна моя одноклассница. Кругленькая со всех сторон, она, шустро ища голубыми глазами подходящего ей кавалера, то и дело встряхивала своими белокурыми кудряшками.

— Так! Если понятно, — продолжала мама, — встали друг против друга в две шеренги, посмотрели друг на друга. На танец обычно приглашают кавалеры. Мальчики это уже знают, я им уже объясняла. Так вот, мальчики подходят к избранницам, делают полупоклон и протягивают руку, ладошкой вверх. Внимание, мальчики! Особенно те, кто не присутствовал на ознакомительном уроке, — повысив голос, сказала мама, — это я для вас повторяю. За дамой остается право принять приглашение и подать руку или отказать и ждать другого приглашения.