— До чего же мы бесправны! — тихо сказала одна из продвинутых девиц (такие были и в те времена!).

— Почему же?! — тут же громко возразила ей мама. — Распорядитель бала время от времени должен объявлять женский танец. Вот тогда-то дамы выбирают кавалеров, это, естественно, реже. Сегодня же у нас классика. Итак, Chevaliers engagez vos dames. Все поняли? Ах да, вы же сегодня изучаете немецкий или английский. Так вот: кавалеры приглашают дам. Репетируем приглашение. Кавалеры, решились… и пошли. Стоп, стоп! Кто же такой развинченной походкой идет приглашать даму?! Да и руки из карманов надо вынуть. Так, выпрямились, подтянулись. Дамы, дамы, улыбайтесь, улыбайтесь так, чтобы показать товар лицом. Еще раз. Пошли!

К белокурой Тамарке тут же подошел высокий черный как смоль Карен, будущий музыкант. На чем он играл? Не помню. Ах да, на кларнете.

Ко мне приблизился тоже брюнет, но невысокий. Мне даже показалось, что ниже меня, правда, я была на высоких каблуках. Мама как раз только что купила мне красивые лодочки, продав на рынке водку, полученную по еще не отоваренным нами продовольственным карточкам. Подошел, поклонился, протянул руку. Я не отказала, как не отказала и после того, как он пожаловался мне на строгую учительницу танцев.

— Ваша учительница, — сказал он, — тут на нас покрикивала на ознакомительном, как она называет, уроке.

— Это моя мама, — сказала я.

Он умолк и промолчал до конца урока, поблагодарив меня на прощание поклоном. Похоже, помня наставления строгой учительницы.

На следующем уроке ко мне устремился другой мальчик, но первый, чуть не сбив его с ног, опередил его и поклонился, назвал свое имя, я — свое, и мы ушли с маминого урока вместе, за что я, естественно, получила хорошую взбучку дома. Однако с тех пор мы вместе вот уже пятьдесят восемь лет. И очень надеемся потанцевать еще на одной нашей свадьбе — бриллиантовой. Серебряная и золотая уже позади, до бриллиантовой осталось дожить всего два года.

Как же я молила Господа Бога дать нам дожить до этой бриллиантовой свадьбы, когда в 2005 году, пройдя обследование в Институте грудной хирургии имени Бакулева и в Институте Вишневского, мы с мужем узнали, что ему грозит мгновенная смерть, а потому «показана» (так сказали врачи) операция, естественно без гарантии, что он встанет с операционного стола: ведь у него три инфаркта, астма, пневмосклероз левого легкого, а теперь еще и аневризма аорты и подвздошных артерий.

Раздумывали мы долго, но все-таки решили жить, сколько велит Господь. И очень, очень надеялись, что Он даст нам дожить до нашей бриллиантовой свадьбы (официально мы были зарегистрированы 9 апреля 1948 года), естественно, желая отметить наш шестидесятилетний юбилей, получив все официальные и неофициальные поздравления и даже шесть тысяч на мелкие расходы к столу. Но почему-то совсем забыли (почему!? Почему?!) об истинном дне нашей состоявшейся близости.

Когда это случилось? Да в тысяча девятьсот сорок седьмом году, но не весной — вечной сообщницей влюбленных, а зимой, почти накануне дня рождения Юры (вполне возможно, 26 декабря). А уж когда в день его рождения 28 декабря сорок седьмого года я подарила ему бритвенный прибор со сделанной на нем гравировкой: «Дорогому Юрке, Лиля. 28.XII.47 г.», Юра был несколько смущен, ведь он еще не брился, а его мама — моя будущая свекровь — сказала: «Ну, все ясно! Дети выросли и любят друг друга. Им надо расписаться, как только Юре исполнится восемнадцать».

Да, мы забыли о самом главном дне нашей жизни и ждали официальной даты регистрации этого события. А Господь Бог не забыл. И, вняв моей просьбе (а вернее, мольбе), дал нам дожить вместе до нашего негласного юбилея и подарил нам к этой знаменательной дате еще один месяц жизни вдвоем.

Юра умер двадцать шестого января 2008 года, не дожив почти два года до своего восьмидесятилетия.

Так вот, семья Юрия Кафенгауза — мальчика, с которым я познакомилась на уроках бальных танцев в седьмой мальчишеской школе, проживала на Большой Якиманке в двух комнатах большой коммунальной квартиры, некогда целиком занимаемой семейством Кафенгаузов. Обстановка дома была предельно скромной: все только самое необходимое, включая старый дубовый письменный стол, жесткое рабочее кресло и мягкое для отдыха. И книги, книги, книги повсюду: на полу, на столе, на открытых струганых полках возносящихся к потолку стеллажей. И картины, картины, картины (все, как одна, без рам) трех сестер: Людмилы Андреевны Прудковской, Тамары Андреевны Кафенгауз и Надежды Андреевны Удальцовой. Картины Удальцовой занимали целую стену.

Таким я увидела дом Кафенгаузов 28 декабря 1947 года, когда впервые оказалась в нем на дне рождения своего будущего супруга. Юра кончал девятый класс, а я десятый. Три месяца спустя, в апреле сорок восьмого, мы с Юрием (ему уже исполнилось восемнадцать) расписались. Расписаться^го мы расписались, но жить по-прежнему продолжали порознь: я — у мамы, а он — у себя дома. Так решили родители мужа. Ведь Юрию еще предстояли выпускные экзамены в школе, и их нужно было пройти достойно. Конечно, мы встречались, но строго по воскресеньям. Потом, как опять же решили родители мужа, когда Юрий получит аттестат зрелости, вся семья, как обычно, но теперь уже включая меня, уедет на дачу.

«На машине с вещами, — сказала Тамара Андреевна, — поедет Андрюша. (С Андреем Древиным, сыном живописца Александра Давыдовича Древина и Надежды Андреевны Удальцовой, которая всегда проводила лето рядом с Тамарой Андреевной, я еще знакома не была.) Он поможет шоферу погрузить наши вещи и поедет с ним в кабине. Мы же все будем добираться до места на поезде (электричек тогда не было). Надо только, чтобы Лиля ночевала у нас, и вы, встав как можно раньше, пока соседи будут спать, уехали из дома. А вот когда мы вернемся с дачи и отпразднуем свадьбу, Лиля останется у нас, и вы будете жить вместе».