Но вот как-то утром в село рядом с мостом вошла немецкая военная строительная часть. Гитлеровцы доставили строительную технику, мобилизовали жителей, начался спешный ремонт дороги.

Тревожно сделалось и в домике обходчика — все чаще за окнами слышалась немецкая речь. Несколько раз дом тщательно осматривали, почти обыскивали. Впервые Маша ждала приезда Федора Лукича с нетерпением.

Федор Лукич приехал. Вошел в комнату, как всегда робея. Остановился у порога, снял кепку, пригладил и так гладко прилизанные светлые и редкие волосы.

Маша торопливо шла ему навстречу из своей комнатки, приветливо и радостно улыбаясь.

— Наконец-то! А я уже заждалась! И как раз к обеду. А то слышим, в городе стрельба, господи, думаю, как вы…

Федор Лукич даже оглянулся на дверь — не стоит ли там кто другой. Но нет, и улыбка, и тревога, и привет — все было ему! И, прижимая обеими руками к груди кепку, не в силах сдержать улыбку, он проговорил дрожащим голосом:

— А я… я там плетень… в одном месте… повалился… Подвяжу! — И выбежал стремглав из дому.

Через полчаса он, вымазанный, запыхавшийся, радостно заглянул с крыльца в дом, улыбнулся Маше, хлопочущей у плиты.

— Плетень сделал. Все развалилось! Все прахом… Ай-яй-яй!..

Маша засуетилась.

— Господи, новый костюм! Сейчас щетку принесу. Довольно, Федор Лукич, все хорошо. Вы и не отдохнули с дороги.

Он присел на скамейке возле плиты, почти касаясь плечом ее локтя.

— Еще бы жердочку подвязать… Огородик и так махонький, последнее вытопчут… — Он вспомнил о коробке конфет, которую выменял для Маши, торжественно выложил на стол. — Это вам, Марья Владимировна. Австрийские. Ешьте, я прошу вас.

Маша не ответила. Федор Лукич поднял глаза и увидел, что она стоит выпрямившись, опустив обе руки, и пристально смотрит на него.

— Федор Лукич, простите, если я когда-нибудь обижала вас. Думала: живет человек и ни до чего ему дела нет.

— Марья Владимировна… Маша… Ни до чего? Я только о вас…

— Погодите, я скажу. За все это время, за полгода, что вы ездите к нам, сегодня я в первый раз по-настоящему вам рада.

Федор Лукич встал, отошел на несколько шагов, точно желая лучше увидеть ее всю.

— Маша, если б вы знали… Я неверующий, но я молился, чтобы вы… Чтоб хоть немного меня… ко мне… Господи!

Маша слабо улыбнулась:

— И уверовали?

— Сейчас! Сию минуту уверовал.

— Я к вам… Я вас даже… Ну, я вас не любила. Простите.

— Говорите.

— Я вас не знала, принимала за другого. А семья — это и общие мысли, и общее дело… Федор Лукич, я глубоко уважаю вас за то, что вы сейчас делаете.

— Вы согласны! Машенька, вы меня полюбите! Честное слово, полюбите! Я не знаю, как вам обещать… как объяснить…

— Я буду вам женой и товарищем.

— Есть бог! Есть бог!

— Я хочу участвовать во всем, что вы делаете.

— Конечно, конечно, — заторопился Федор Лукич. Ему показалось, что он сейчас проснется, или случится землетрясение, или откуда-то прилетит бомба и взорвется. — Скажем скорее отцу. Обрадуем его, Маша!

Она все еще не двигалась с места.

— Скажем. Я хочу делить с вами и радости и горести. Знайте!

— У меня одна забота — оградить вас от всех горестей.

— Нет. — Она решительно покачала головой. — Вместе, так до конца.

Вдруг до него дошло, что она все время говорит о чем-то, чего он не понимает, не знает, о чем-то своем… Ему стало страшно.

— О чем вы говорите, Маша?

— О доверии. Если вы присылаете ко мне человека, вы должны мне доверять.

— Какого человека?

— Старшего лейтенанта. Окруженца.

— Старшего лейтенанта?! — Федор Лукич почувствовал, что у него немеют кончики пальцев на руках.

Маша нетерпеливо тряхнула головой:

— Федор Лукич, я все знаю. Они же здесь рядом, в лесу.

— Минуточку, минуточку! — Федор Лукич опустился на стул и стал растирать пальцы, они сделались совсем ледяными. — Никакого лейтенанта я не знаю. И вообще ни с кем…

— Вы мне не верите! И говорите, что любите!

— У вас живет кто-нибудь?

— У нас никого нет.

— К вам кто-то приходил и сказал, что от меня? Марья Владимировна!

Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза.

— Почему вы так испугались? Если вы никого не посылали…

— Но вы говорите, они здесь в лесу… Марья Владимировна, что это за люди?