Я видел реликты этой системы во время экскурсий по Гринвуд Грейтхаус - заброшенной плантации, сохранившейся на северном побережье Ямайки. Там даже самые привилегированные рабы, которые, как говорили, принадлежали к "дому", были вынуждены проходить по дорожке между кухней и столом, которая была призвана держать их под постоянным наблюдением, пока они подавали еду своим хозяевам. В противном случае, как сообщил мне знающий чернокожий гид, они могли украсть кусочек для собственного потребления и таким образом насладиться деликатесами, предназначенными исключительно для расового класса.

ЭТО ОБРАЗ АЛИМЕНТАЦИИ как основной и важной черты экономики рабства открывает нам окно для более широкого рассмотрения рабства в Соединенных Штатах не только как средства получения огромного количества товаров, но и как серьезно недооцененного элемента изобретательного и инновационного, хотя и морально развращенного, раннего капитализма Америки. Помимо того, что порабощенные служили агентами производства, они, что не менее важно, стали важнейшими единицами капитала и хранилищами стоимости. В этом качестве они активно использовались в качестве залога для получения кредитов, будь то на покупку новых земель и оборудования или на приобретение новых рабов. Эта финансовая особенность рабства проявилась, по крайней мере, на Барбадосе, когда крупные английские банки помогали финансировать сахарозаводчиков, которые обычно использовали стоимость рабов для обеспечения своих кредитов. Но в долине Миссисипи эта практика расширилась и усилилась. Действия не ограничивались крупными международными финансистами, такими как Barings и Ротшильды, или даже крупными американскими банками, которые охотно участвовали в этом бизнесе и получали от него огромные прибыли. Мелкие местные банки тоже разрастались, чтобы воспользоваться возможностями для получения прибыли, которые открывались в сфере финансирования работорговли. Действительно, в последние годы некоторые исследования подсчитали, что стоимость рабов в Америке времен антебеллума превышала стоимость всех других промышленных и транспортных активов (железных дорог, автодорог, портов и т. д.), вместе взятых, и была эквивалентна стоимости в один-два раза больше всего национального дохода.

Как показала историк Бонни Мартин, практика выдачи ипотечных кредитов под залог стоимости, накопленной рабами, прослеживается уже с 1730-х годов, когда она была распространена как во французской Луизиане, так и в английской Виргинии. Но, как она отмечает, " именно простые южане , а не международные банкиры, извлекли из этой фискальной стратегии максимальную выгоду". Этого они добились благодаря финансовым соглашениям между соседями под залог рабов. Заложив таким образом собственность в человеческие жизни, рабовладельцы могли продолжать получать прибыль от труда своих подопечных, а также от любого повышения их стоимости, если они были детьми. В силу одной из самых жестоких условностей рабства в Новом Свете они также получали прибыль от рождения нового потомства, которое, в свою очередь, автоматически становилось собственностью рабовладельцев. К тому времени, когда в долине реки Миссисипи началось широкое производство хлопка, по оценкам Мартина, стоимость капитала, собранного таким образом, могла составлять в определенный год от 20 процентов до 175 процентов или более от стоимости основных продуктов питания, которые производили плантаторы.

При разработке некоторых из этих аргументов я в значительной степени опирался на работы историков последнего поколения - некоторых из них я цитировал или приводил здесь, а также многих других, которые здесь не упоминаются. В совокупности их исследования позволили внести новую ясность и глубину в понимание того, как подъем Соединенных Штатов был обусловлен непосредственно рабством и особенно богатством хлопководческого Юга. Эта продолжающаяся революция в историографии помогла преодолеть ряд давно устоявшихся представлений, некоторые из которых граничили с отрицанием фундаментального экономического значения рабства для Америки. Среди прочего, эти аргументы утверждали, что рабство было в основном делом Юга, а Север развивался по отдельному, экономически независимому и якобы этически более совершенному пути. Другие утверждали, что рабство, как оно практиковалось на американском Юге, вовсе не было по-настоящему капиталистическим. Кроме того, они утверждали, что Юг был принципиально отсталым по сравнению с Севером и что рабство не было благом; более того, согласно этому ранее распространенному мнению, оно тормозило развитие страны. По этим и другим причинам иногда утверждается, что рабство с самого начала было обречено на провал.

На самом деле выселение индейцев, переселение чернокожих рабов со Старого Юга и создание новых плантаций на хлопковых землях долины Миссисипи и близлежащих регионов - все это охотно финансировалось Уолл-стрит и другими северо-восточными финансистами, которые получали на этом огромные прибыли, что сделало их " эквивалентом южных плантаторов Севера ." Это прибыльное финансирование плантационного производства со стороны далеких финансовых центров, где рабство уже было в почете, более того, дополнялось еще более широкими инвестиционными сетями, простиравшимися через океан до Лондона, что делало продолжающуюся эксплуатацию черных тел совершенно противоположной приходскому делу Юга; это было широкое и экономически жизненно важное панатлантическое предприятие.

Конечно, большая часть этих последних исследований имеет мощные предшественники в работах чернокожих интеллектуалов, которые на протяжении столетия оспаривали общепринятые, мейнстримные представления о роли рабства в истории Атлантики и Соединенных Штатов. Ранее мы обсуждали в этом свете идеи тринидадского историка и государственного деятеля Эрика Уильямса. В Соединенных Штатах афроамериканский ученый У. Э. Б. Дю Буа еще больше опередил свое время, оставив огромный интеллектуальный труд, который взорвал многие из вышеупомянутых представлений. Например, в 1924 году в своей книге "Дар черного народа: The Negroes in the Making of America" Дю Буа писал: " Именно труд чернокожих создал современную мировую торговлю, которая начиналась как торговля телами самих рабов и была главной причиной процветания первых великих торговых городов наших дней". В своем шедевре "Черная реконструкция в Америке: An Essay Toward a History of the Part Which Black Folk Played in the Attempt to Reconstruct Democracy in America", который был опубликован десятилетие спустя, Дю Буа с полным основанием провозгласил, что труд чернокожих " стал фундаментом не только социальной структуры Юга, но и производства и торговли Севера, английской фабричной системы, европейской торговли, купли-продажи в мировом масштабе".

Образ рабов, вывезенных из Африки, как самой точки опоры современности - это, конечно, центральная и объединяющая идея, которая проходит через весь этот том. Идеи Дю Буа были отвергнуты историками-истеблишментами его времени. Они также были отвергнуты мейнстримной прессой, которая в подобных темах так часто работала над обеспечением исторического конформизма, стирая при этом основополагающий вклад чернокожих в развитие Америки и всего атлантического мира. Например, журнал Time, в то время один из самых влиятельных формирователей общественного мнения в стране, назвал Дю Буа "топорщиком" и заявил, что американская история, описанная в его "Черной реконструкции", - это " страна чудес, в которой все знакомые сцены и достопримечательности были изменены или сметены".

Я считаю, что чем скорее будет окончательно покончено с отрицанием той огромной и основополагающей роли, которую рабство сыграло в создании американского могущества и процветания, тем лучше американцы как народ будут понимать и себя, и истинное место своей страны в мировой истории. Даже на первый взгляд совершенно ясно, что в течение десятилетия или двух лет, последовавших за Американской революцией, Соединенные Штаты в период своего становления оставались относительно незначительным игроком в экономике Большой Атлантики; это была страна со значительным потенциалом, несомненно, но никак не предопределенная держава или экономическое динамо, которым она стала впоследствии. Однако за несколько десятилетий, то есть к середине девятнадцатого века, она, опираясь на плантационное рабство, основанное прежде всего на одной культуре - хлопке, превратилась в быстро индустриализирующуюся страну и зарождающуюся мировую державу. Действительно, как пишет один историк, " торговля хлопком была единственной "крупной экспансивной силой" экономики".