Вместе с охранниками мы прошли в здание, поднялись на второй этаж. И когда створки лифта с тихим шелестом разошлись, нахлынули воспоминания, я вновь ощутил себя маленьким мальчиком.

И словно из этого прошлого ко мне шагнул тот же самый врач, что делал мне операцию. Он сильно постарел, плечи опустились, заставив чуть горбиться. Волосы, словно припорошил снег. Но глаза, умные и внимательные, смотрящие будто в самую сущность, остались прежними.

— Эдгар! Эдгар Рей! Кого я вижу. Поверить не могу. Рад вас видеть, — голос тоже стал чуть надтреснутым, глухим.

— Здравствуйте, господин Астор Мулен, по вашему приказанию полковник Военно-космического флота прибыл, — шутливо отрапортовал я, вытянувшись в струнку, приложил ладонь к виску.

Мы обнялись и Мулен повел меня по коридору, до самого конца, где пол, выложенный пружинистым серым пластиком, стремился под уклон, до массивных створок с круглым окошком. Там находился аппарат для сканирования мозга. Длинный белый цилиндр, куда закрывали меня мальчишкой несколько раз, вызывая острый приступ клаустрофобии.

Большое панорамное окно закрыто плотными жалюзи. Всю стену напротив аппарата заняли теснящие друг друга экраны, пока еще тёмные, мертвые.

С удовольствием освободился от тяготившего меня мундира, повесил на спинку. И улегся на каталку аппарата. Закрыл устало глаза. Вот бы сейчас поспать. И действительно задремал под тихое постукивание приборов, легкое гудение, не мешавшее мне.

Мулен разбудил меня, выражение его лица, если не заставило испугаться, но добавило напряжения.

— Да, ну что я могу сказать, Эдгар. Ваш мозг, ваше физическое состояние в отличном состоянии.

— Понятно. Я здоров, но почему вы говорите таким похоронным тоном? — не удержался я от улыбки.

Он вздохнул, прошелся медленно до окна, створки жалюзи разошлись, хлынул яркий, но мягкий свет, оживил обстановку, но заставил пригаснуть экраны, на которых все еще бежали строчки символов, выскакивал графики, исчезали.

— Вы — единственный человек, который смог вернуться из этого передряги. Туда, в эти туннели посылали сотни добровольцев и тех, кто летел туда по принуждению. Они или возвращались в невменяемом состоянии. Это в лучшем случае. В худшем — не возвращались вообще.

— Я не понимаю, — я слез с каталки, уселся на стул верхом, наблюдая за Муленом. — И что тут плохого в том, что я смог вернуться? И при этом остался в здравом уме и твердой памяти?

— Плохое? Плохое в том, что мы не можем повторить этот процесс ни с кем другим. Никто, кроме вас, Эдгар не в состоянии пройти туннель и выжить. Адмирал Хов считал, что мы сможем скопировать ваш нейро-интерфейс, загрузить другим пилотам. Они смогут пилотировать звездолеты, которые будут перемещаться в любую точку Вселенной. Но, увы.

— А я вижу только прекрасную перспективу быть уникальным. Значит, меня будут оберегать и лелеять.

Мулен как-то странно тяжело вздохнул, вернулся к столу, присел на краешек и смерил меня таким печальным взором, что стало не по себе, так неуютно, что бросило в дрожь, до холодных мурашек.

— Вы очень популярны, Эдгар. Вы — герой нации. Вами восхищаются, вас причисляют к сонму небожителей.

— Мулен, вы говорите таким печальным, мрачным тоном, будто читаете некролог. Не понимаю вас.

— Я вам ничего не говорил, помните, — сказал он почти неслышно, словно боялся, что кто-то подслушает. — Проблема в том, что ваша слава рождает и много завистников. И среди очень высокопоставленных людей.

— Адмирала Хова, я так понимаю? — скривился я.

— Ему недолго осталось быть адмиралом. Дела его совсем плохи. Скорее всего, его снимут с должности. Ну а кого поставят, как вы думаете?

Я поднял в удивлении брови.

— Неужели меня? Я ведь только полковник. Который совсем недавно был лейтенантом.

— Вы были лучшим в академии.

— Как и Кельси Хов.

Мулен брезгливо скривился:

— Все прекрасно знали, что Кельси ставят повышенные баллы из-за его отца. А вы реально лучший. Вас прочат на его место. Слишком много он совершил ошибок. Бездарь.Но у Кельси Хова очень влиятельные друзья. И не только среди членов правительства. Вы в серьезной опасности, Эдгар.

— Чего я должен бояться? Этот подонок может чем-то мне навредить?

— Может.

Мулен встал, вновь прошелся до окна, вернулся. Что-то сильно не давало ему покоя. Вытащив из кармана халата ручку, повертел в руках, сунул назад. Казалось, он не знает, что вообще делать, это мучает его, пытается вырваться наружу.