— Готова? — спросил я.

— Готова, — ответила она, поправляя рюкзак.

Мы вышли на лестничную площадку, стараясь не смотреть на останки соседей и кровавую баню вокруг. Осторожно, стараясь не шуметь, начали подниматься вверх. Я шёл первым, с автоматом наготове, Рита — за мной, сжимая в руке ПМ.

Подъём на пятый этаж прошёл без приключений. Тишина стояла мёртвая, нарушаемая лишь нашим дыханием и скрипом песка на ступенях под нашими ногами. Но когда мы поднялись на последнюю площадку перед выходом на чердак, из приоткрытой двери одной из квартир донеслось шарканье.

Я замер, вскинув автомат. Из дверного проёма медленно высунулась седая голова, потом показалась и вся фигура — сгорбленная старушка в старом, засаленном халате. Она двигалась мелкими, шаркающими шажками, её голова неестественно моталась из стороны в сторону, а изо рта вырывалось тихое, сиплое урчание. Глаза были мутными, белёсыми, без радужки. Одни зрачки.

Заражённая…

— Баба Зина… — прошептала Рита за моей спиной.

Голос её дрогнул.

— Это же баба Зина… Она меня в детстве всегда конфетами угощала… «Мишка на Севере» и «Караван»…

— «Каракум», — машинально поправил я, обдумывая ситуацию.

Старуха, услышав голос, медленно повернула голову в нашу сторону и, издав булькающий звук, пошла на нас, протягивая скрюченные пальцы.

Времени на сантименты не осталось. Стрелять из автомата в упор в замкнутом пространстве — оглохнуть и привлечь внимание кого похуже. Я рванулся вперёд, одновременно выхватывая из-за пояса трофейный тактический нож. Короткий выпад, и лезвие вошло точно в висок старухи, пробив тонкую кость. Она дёрнулась, захрипела и мешком осела на пол.

Рита не выдержала. Она закрыла лицо руками и зарыдала — громко, навзрыд, сотрясаясь всем телом.

— Как же так… Баба Зина… Она же… она же просто заболела… Может, её можно было вылечить? Отвезти… тут же больница рядом… психиатрическая… связать…

Я молчал. Что я мог ей сказать? Что эта «болезнь» неизлечима? Что эта старушка уже не человек, а просто ходячий труп, опасный для всего живого? Что жалость в этом новом мире — непозволительная роскошь, которая может стоить жизни? Почему-то я был абсолютно уверен в правильности своих действий. Ни тени сомнения, что этот акт немотивированной жестокости был необходим. Словно я так неоднократно делал.

Молча взял Марго за руку и потянул за собой, к люку, ведущему на чердак, а оттуда — на крышу. Она всхлипывала, но шла послушно. Поднимаясь по шаткой металлической лестнице, я частью сознания невольно отметил, как плотно обтягивают тёмные джинсы её аккуратную, упругую попку. Мысль была неуместной, но промелькнула сама собой. Инстинкт, видимо. Даже в такой ситуации.

Выбравшись на плоскую, залитую гудроном крышу, я тут же залёг, увлекая Риту за собой. Осмотрелся. Крыша была пуста. Лишь ветер гонял по ней какой-то мусор. Я быстро сбегал обратно в квартиру бабы Зины — благо, дверь была открыта — и вытащил оттуда пару старых, пыльных ватных одеял. Не лежать же на грязном гудроне. Расстелил их в укромном уголке за вентиляционной шахтой.

Вид с крыши открывался… впечатляющий. И жуткий. Город лежал перед нами, серый, безмолвный. И что самое странное — он обрывался. Прямо за промзоной, где раньше тянулись жилые кварталы, теперь начиналась… степь. Серая, выжженная, уходящая к горизонту. Резкая, неестественная граница. Будто кто-то отрезал кусок города гигантским ножом.

— Рита, — спросил я, указывая на горизонт. — Там… раньше ведь не было степи? Там город продолжался?

Она посмотрела туда, куда я указывал, и кивнула.

— Да… Там… там район новый строили… И стадион ещё вон там был. А дальше — пригород… Не было никакой степи…

Вот оно что. Теперь всё становилось на свои места. И пропавшее электричество, и вода, и связь. Кусок города просто… исчез? Или его заменили? Этот мир… он менялся, перекраивался на ходу. Старый мир умирал, уступая место новому, жуткому, постапокалиптическому пейзажу. Город превращался в декорацию к фильму ужасов.

Внизу, на улицах, виднелись следы недавней бойни. Растасканные ветром и падальщиками кости, брошенные в беспорядке машины, выбитые окна домов. Кое-где поднимались столбы жирного чёрного дыма от пожаров. Прохожие… Их почти не было. А те немногие фигуры, что мелькали внизу, двигались как-то странно, дёргано. Зомби. Или заражённые.

Вид гибнущего города угнетал. Этот день выдался настолько богатым на впечатления, что сил на какие-то активные действия просто не осталось. Хотелось забиться в угол и просто переждать.

— Мы заночуем здесь, — безапелляционно заявил я. — На крыше безопаснее, чем внизу.

Она молча кивнула. Я сходил вниз ещё раз, принёс ещё пару одеял и остатки еды со стола — картошку и котлеты. Мы перебрались на другую часть крыши, подальше от люка, устроив себе импровизированный лагерь. Нужно было отдохнуть. Собраться с мыслями. И решить, что делать завтра. В том, что это завтра наступит, сомневаться не приходилось, как и в том, что оно будет хуже, чем вчера… Верней, сегодня. Потому как своего вчера я попросту не помню. Если не считать за него первую попытку.