Я прищурился, стараясь разглядеть детали в этом странном полумраке. И вот тогда я увидел тварь. Здоровая, сутулая, с шишковатой башкой цвета серого пыльного асфальта — будто кто-то вылепил её из дорожного покрытия. Уродливые, массивные плечи торчали асимметрично, одно выше другого — будто кости под кожей разрослись неправильно. Мускулатура выглядела так, словно её накачали через кривое зеркало — перекошенные, бугристые мышцы перекатывались под кожей, покрытой какими-то наростами.

Эта тварь сидела на корточках над телом, вгрызаясь в него с жадностью, от которой у меня внутри заледенел весь ливер. Я видел, как её когтистые лапы рвут плоть, как из пасти, полной кривых, заострённых зубов, капает чёрная, вязкая слюна, смешиваясь с кровью. Звук был отвратительный — влажное чавканье, хруст костей, редкие утробные хрипы, будто мутант не мог наесться, даже пожирая человека целиком.

От каждого такого хруста мои пальцы невольно сжимались на рукояти автомата. Желудок скрутило, но не от тошноты, а от какого-то первобытного ужаса, смешанного с отвращением и брезгливостью. Смерть бродила совсем рядом, буквально в нескольких десятках метров, так, что кожей можно было ощутить её смрадное холодное дыхание.

Я поднял ствол «Heckler Koch», стараясь дышать ровнее. Прицелился, долго и тщательно выверяя каждый миллиметр. Палец замер на спусковом крючке, выбирая свободный ход, сердце заколотилось так, что, казалось, эта тварь услышит его стук.

И тут она подняла голову. Огромная, слюнявая пасть оскалилась в… улыбке. Да, мать её, именно в улыбке! Мощные челюсти, на которых местами торчали клыки второго ряда, словно у какого-то мутировавшего крокодила, предстали во всей своей отвратительной красе. И в этот момент я с отчётливой, почти болезненной ясностью понял, что стрелять надо прямо сейчас. Иначе не будет толка. Иначе эта тварь заметит меня, и тогда уже, она…

Оно будет выбирать, кого жрать следующим.

Спуск оказался очень плавным. Автомат мягко щёлкнул, глушитель сделал своё дело, но звук всё равно показался мне громом в этой звенящей тишине. Первая пуля вошла прямо в раскрытую пасть, разорвав что-то внутри — я увидел, как чёрная жижа брызнула в стороны. Вторая и третья угодили туда же, буквально разрывая уродливую морду изнутри.

Монстр не упал сразу. С утробным, вибрирующим урчанием, которое пробрало меня до самых костей — будто кто-то включил басовую колонку на полную мощность прямо внутри черепа, — он рванул когтями по бетону, оставив глубокие борозды. Но сил на полноценный рывок не хватило. На последних волевых он ещё попытался ползти и при этом продолжал урчать.

Этот звук — низкий, дрожащий, словно предупреждение из ада, — мне теперь не забыть до конца своих дней. Лишь бы конец наступил не завтра.

Я выстрелил ещё раз. Одиночная пуля вошла в основание черепа, и тварь, наконец, рухнула, дёрнувшись в последний раз. Тишина вернулась, но длилась она недолго. Я только успел подумать, что меня пронесло, как вдруг со всех сторон двора начали сходиться заражённые. Их было много, слишком много. Большинство двигалось медленно, рваными, судорожными движениями, шаркая ногами по асфальту, словно марионетки с обрезанными нитями. Их головы безвольно болтались на шеях, руки висели плетьми, но глаза…

Глаза выдавали голод. Это были не мёртвые, как в фильмах про классику зомби. Нет, эти твари были живыми, просто их человечность выгорела дотла, оставив лишь оболочку, движимую инстинктами. У многих из них были полные штаны известной субстанции — покушать они любили, а вот то, что необходимо снимать штаны перед тем, как погадить, где-то забыли. Полагаю, запах был соответствующим. Хорошо, что он не доходил на крышу.

Но хуже всего были другие. Шестеро без штанов и белья, с кожей, покрытой серыми пятнами и коркой грязи, бежали к трупу твари, которую я только что завалил. Их ногти, утолщённые почти как когти, блестели в свете странной луны, и я не сомневался, что ими можно разорвать плоть не хуже ножа. Двигались они быстро, отрывисто, почти по-звериному.

Но самое поганое — держались они вместе. Стайно, как волки. Только были при этом куда уродливее. Добравшись до остатков монстра, они долго не решались подойти ближе. Их морды, если можно так назвать эти перекошенные лица с начавшими разрастаться челюстями, дёргались в нервных тиках, будто твари чуяли что-то неладное. Будто опасались даже мёртвого монстра.

Но голод, в конечном итоге, пересилил страх. Один из шестёрки, самый крупный, с выпирающими рёбрами и позвоночником, который топорщился под кожей, первым вгрызся в труп, отрывая куски плоти. Остальные присоединились с секундной задержкой. Они урчали, толкались, но, вопреки ожиданиям, не устраивали между собой драк. Да, действовали они тоже как настоящая стая.

Следом за шустрыми и стайными подтянулись медленные «зомби». Их было намного больше, и голод тоже нёс их к страшному пиршеству. Но подходить к быстрым они не решались. Мялись на расстоянии, переминаясь с ноги на ногу, и их шаркающие шаги звучали как шорох листьев по асфальту. Их взгляды, пустые и голодные, скользили по останкам монстра, но страх перед стаей шустряков держал их на месте. Будто бы они понимали, что их просто разорвут, если они сунутся к еде.

Я лежал, затаив дыхание, ствол автомата всё ещё был направлен вниз. Внутри всё кипело от смеси опасений, брезгливости и отвращения. Это был не просто кошмар. Это был новый мир, где человечество, кажется, перестало находиться наверху пищевой пирамиды. Остались только твари, жрущие нас, пока везунчики вроде меня и Марго пытаются дожить до утра.