– Прости меня за то, что случилось в ресторане.

Я не мог поверить, что он извинялся передо мной. Это я устроил сцену.

– Это не твоя вина.

– Нет.
– Он неловко поерзал на стуле.
– Я имею в виду, мне жаль, что ты пытался сделать заказ. Я никогда раньше не видел, чтобы у тебя были проблемы с речью, и я не был уверен, стоит ли мне останавливать тебя и заказывать за тебя, или лучше дать тебе самому разобраться.

Прямолинейно и честно. Я начинал к этому привыкать.

– Это во многом зависит от реакции слушателя. Когда он теряет терпение, как, например, официантка, мне становится труднее говорить внятно. Как только люди начинают это замечать, это начинает жить своей собственной жизнью.

– Почему ты просто не указал на то, что хотел?

Такой простой вопрос привел меня в замешательство. Почему я этого не сделал? Моя мать никогда этого не позволяла.

«Ты должен научиться справляться с такими вещами, Оуэн, а не убегать от них».

Но, тем не менее, моей матери здесь не было. Это было самое очевидное решение, так почему же оно не пришло мне в голову?

– Наверное, я просто запаниковал.

– Ты говорил, что раньше заикание было сильнее. Что произошло? Ты проходил какую-нибудь терапию?

Я с трудом протолкнул комок в горле и сделал большой глоток содовой, пытаясь решить, сколько можно рассказать. Он ждал, терпеливый, как камень. Я выбрал легкий выход и сказал:

– Немного, да.

– И поэтому ты нервничаешь в присутствии людей?

– Это усугубляет, но настоящая причина в моей руке.

– Однако, не похоже, что тебе со мной неуютно.

– Ты другой.

– Почему?

Это был простой вопрос, но ответ на него был сложным. Потому что он был терпеливым. Потому что он был прямым, но не бесчувственным. Потому что он никогда не смеялся надо мной, и с ним я чувствовал себя в безопасности. В итоге я сказал:

– Потому что тебя это не пугает.

– А других это пугает?

– Ты сказал, что у твоей сестры такой же дефект.

– Не называй это дефектом. Это врожденная ампутация.

– Отлично. Я хочу сказать, что ты, наверное, видел, как ведут себя люди. Дети всегда спрашивают об этом.

– И это тебя беспокоит?

– Меня раздражают не сами дети. Они не знают ничего, и для них естественно задавать вопросы. Именно их родители заставляют их молчать и спешат уйти, как будто могут притвориться, что меня не существует. Дети могут быть самыми разговорчивыми, но взрослые - хуже всех.

– Как так?

– Они либо так суетятся, пытаясь помочь с каждой мелочью, что я в итоге чувствую себя инвалидом, либо изо всех сил стараются вообще не обращать на это внимания, как будто не замечают, что у меня нет руки.

Он озадаченно склонил голову набок.

– Как ты хочешь, чтобы они действовали?

– Я не знаю. Нормально, наверное. Я хочу, чтобы они вели себя так, будто я не урод.

Он задумчиво перекладывал морковные палочки в своей корзинке.

– Знаешь, большинство людей пытаются относиться к тебе так, как, по их мнению, ты хотел бы, чтобы относились к тебе.

– Они думают, я хочу, чтобы со мной обращались как с изгоем?

Он посмотрел на меня пронзительным взглядом.

– Оуэн, это не старшая школа. Большинство людей по-настоящему хорошие. Они не хотят быть жестокими.

Я опустил голову, чувствуя себя непослушным ребенком. Намекая на старшую школу, он, как говорится, попал в самую точку. Вся моя неуверенность ушла корнями в подростковые годы, но большинство взрослых вели себя не так, как подростки. И все же я знал, как ведут себя взрослые. Я знал, как они вымученно улыбаются и отворачиваются.

Он продолжил, не замечая моего смятения.

– Когда люди знакомятся с тобой, они не знают, как себя вести. Это правда. Посмотри на все эти дебаты между инвалидами и нетрудоспособными. Или, что еще лучше, посмотри, как я справился с твоим заиканием в ресторане. Это одно и то же. Если кто-то предлагает свою помощь, он беспокоится, что относится к тебе как к инвалиду. Если он не предлагает свою помощь, то он беспокоится, что ведет себя бесчувственно. Если они видят, что ты с чем-то борешься, они не знают, нужна ли тебе помощь или ты хочешь справиться сам. Они не знают, следует ли им признать, что у тебя отсутствует рука, или нет. Они беспокоятся, что ведут себя неполиткорректно, и, видит Бог, в наше время из-за этого тебя могут распять. Но, что еще важнее, они беспокоятся, что могут тебя обидеть. И поэтому они делают единственное, что приходит им в голову, притворяются, что ничего не замечают, потому что лучше не замечать, чем быть безразличным.

Я сидел молча, взвешивая его слова, пытаясь взглянуть на это с чьей-то другой точки зрения.

– Я бы хотел познакомить тебя с моей сестрой. Она относится к этим вещам иначе, чем ты.

– Ты имеешь в виду, лучше.

Он пожал плечами.

– Нет, не обязательно. Она может быть немного чересчур. Но она могла бы помочь тебе взглянуть на вещи со стороны.
– Он снова пожал плечами, улыбаясь.
– Послушай, ты в порядке. Я просто поддерживал беседу, а не пытался заставить тебя пересмотреть свои взгляды на жизнь, понимаешь? Тебе не нужно с ней встречаться. Тебе не нужно ничего менять. Я всего лишь пытаюсь помочь.
– Он подмигнул мне.
– Но только если ты сам этого захочешь.