– Вадим не такой, – возразила мать.

– В любом случае, будущего у нас нет. Все только хуже становится. Рано или поздно мы разведемся. Вдобавок он детей хочет, а я родить не смогу. Еще и работы лишилась. – Эмма резко схватила чашку, глотнула чаю, закашлялась. – Не понимаю, как так? В чем дело? Все всегда было хорошо, но вдруг выяснилось, что родить не смогу, с чего бы…

– Я знаю, почему, – внезапно произнесла мать.

Эмма умолкла и уставилась на нее. Лицо мамы побледнело, губы были плотно сжаты.

– Знаю, почему все стало плохо. Никогда не рассказывала, но пришло время. Я надеялась, что и не придется, но…

– Мам, в чем дело? Ты меня пугаешь!

– Это случилось, когда тебе пять лет было. Отец тебя из садика забрал, а по пути в пивнушку зашел, дочь возле входа оставил: приду скоро, жди. Я обычно всегда сама и водила, и забирала, к алкашу этому у меня доверия не было, но иногда не могла, а бабушек и дедушек, сама знаешь, нет. Приходилось Тольку просить. А он оставил тебя и забыл, наверное. Вышел через полчаса – ребенка нет. Пропала дочка.

Эмма позабыла о своих неприятностях, слушала, раскрыв рот.

– Пришел домой, от самого несет, как из пивной бочки, мычит, мол, нету, бес ее знает, куда делась, зараза мелкая. Я завыла, с кулаками на него! – Мама покачала головой. – Вспомнить страшно. Ребенок пропал, ничего хуже на свете и быть не может. Кинулась искать. От Анатолия толку мало, он еле шевелится, а я все округу обошла. Соседи узнали, тоже вышли, стали искать со мною вместе. Потом и милиция подключилась. Искали тебя три дня. Я не спала ни секунды, то плакала, то носилась по улицам. Муженек мой только водку хлебал и спал, говорил, переживает очень. Знаю я эти «переживания». Ясно было: с каждым днем шансы найти тебя живой таяли. К тому же шли слухи, что в городе пропали несколько девочек, возможно, орудует маньяк. А потом одна из соседок мне говорит тихонечко: «Ведьма есть одна. Сильная. Может помочь, к ней отовсюду едут, но дорого берет. Иди к ней, падай в ноги, пусть отыщет девочку». Я в колдовство никогда не верила, но бывают ситуации, когда во что угодно поверишь. Дорого – это, конечно, проблема, денег у нас отродясь не бывало, Толька все пропивал. Но я бы почку продала, все отдала бы, что есть, лишь бы ты вернулась.

Эмма потянулась к матери, обняла.

– Боже, мама, какой ужас ты пережила.

– Ох, не говори. До сих пор кошмары снятся, ягодка. Собрала все деньги, какие были, у соседки заняла, пошла. Ведьма жила в поселке, за городом, недалеко. Обычная улица, обычный деревянный дом, чистенький, аккуратный. И женщина вроде обыкновенная, лет пятидесяти или чуть старше. Все среднее – рост, возраст, внешность. Глаза только особенные – острые, черные, птичьи. Ты, говорит, дочь пришла искать. Сразу, с порога, и не вопрос это был. Я обомлела, только кивнуть и сумела. Проходи, говорит, посмотрю, что можно сделать. Провела в комнату, усадила за стол. Никаких кубков, хрустальных шаров, диковинных штуковин, как в кино показывают. Даже черной кошки у нее не было. Сидит, за руки меня держит и в глаза смотрит. Я чувствую, воздуха не хватает, голова у меня кружиться начала, думаю, сейчас сознание потеряю, грохнусь со стула. Она руки разжала, на спинку стула откинулась и говорит: «Нечем мне тебя порадовать. Нету твоей дочки в мире живых».

– Как? – потрясенно спросила Эмма. – Шарлатанка оказалась…

Мать жестом велела ей замолчать.

– Как я не померла в этот миг прямо на месте, не знаю, а ведьма говорит: «Вовремя ты ко мне пришла. Девочка твоя только что умерла, душа далеко уйти не успела, еще возле тела, в нашем мире. Ее вернуть можно, я сумею, знаю, как. Но решать надо сейчас же, времени нет». Чего, говорю, решать? А она сказала, что может тебя вернуть из мира мертвых, но за это две вещи требуются. Жертва и плата. Я спрашиваю, какая жертва? Для обмена, отвечает. Я твою дочь поменяю, но менять надо на кровного родственника. Готова кого-то отдать, спрашивает, или сама на смерть пойдешь? Первая моя мысль была: на меня пусть меняет! Я так и сказала, а ведьма прищурилась, дескать, уверена? Муженек-то у тебя – пропащий человек, к тому же злой. Дочь по его вине погибла, а ему хоть бы хны, знай себе бухает да дрыхнет. Бутылка ему дороже семьи. И тебя поколачивает. Хочешь ли ты, чтобы твой ребенок с таким отцом рос? Куда это годится?

Мама посмотрела Эмме в глаза.

– Врать не стану. Не колебалась ни секунды. Для меня выбора не было, он или ты. Конечно, ты. И во всем остальном ведьма права была. Не нужны Анатолию ни я, ни дочь. Согласилась, словом.

– Не вини себя, мама, ты не… – начала Эмма, но мать перебила, сухо улыбнулась.

– А я и не винила никогда. Только поверить не могла, неужто бывает такое на свете? Что же мне, спрашиваю, Тольку собственными руками убивать придется? Ведьма усмехнулась и отвечает: «Нет, девонька, от тебя согласие только. И кольцо обручальное отдай. Я сама все сделаю». Велела идти домой и не оглядываться ни разу, пока порог не переступлю. Что бы ни слышалось за спиной, назад не смотреть. Иначе все, конец сделке. Я про плату заикнулась, а ведьма сказала, после про то поговорим, свое возьму, не беспокойся. Я отдала кольцо и двинулась в обратный путь. Темно было, за ворота вышла – снег повалил, народу на улице нет. Фонари горят, снежинки летят, а я бегу, ног под собой не чую. Только бы добежать до станции, не обернуться даже случайно. Страшно было. Чудилось, кто-то идет за мной. Тяжелые шаги, снег хрустит под ногами. А один раз, уже возле станции, рука на плечо опустилась. То есть я ее не видела, но тяжесть почувствовала, не спутаешь ни с чем! Взял меня кто-то за плечо. Я охнула. Как не глянула назад, не знаю. Видно, от ужаса замерла. Секунда – и тяжесть пропала, а потом – смех. Низкий, глухой, булькающий. Электричка показалась, я рванула вперед. Оно и отстало, то существо. Доехала спокойно, вышла, до автобусной остановки добралась, села в автобус. Он пустой был, ехал, считай, без остановок. Бывает же, что водитель видит: никто не выходит, на остановке тоже никого, и едет себе дальше. Я села на одно из задних сидений. Смотрю перед собой в одну точку, твержу про себя: «Назад не смотри, не смотри». Головы не поворачиваю, плечи затекли от такой позы. Темень за окошками, в автобусе свет горит, у меня, помню, ощущение было, что мы под землей, в ад несемся, скоро лампочки погаснут, и я в кромешной тьме останусь. Доехали. Вышла на своей остановке, добежала до дома. Ключ в скважину вставила, а замок не открывается, дернула дверь – она не заперта. Зашла, в квартире никого. Толя ушел. Хотя, когда я к ведьме поехала, он в комнате был, на диване лежал, храпел, пьяный. Должен был проспать до самого утра, но нет, понесло куда-то, даже дверь не запер, ключа не взял. Подумала я, что это странно, а следом мысль пришла: значит, надо так. И чувствую: спокойно мне стало. Разжалась пружина внутри. Горе отступило, страх, который всю дорогу преследовал, пропал. Легко стало, вера появилась: все должно быть хорошо. Я пошла в ванную, воду погорячее сделала, долго под душем стояла. Ночь уже была, я чаю заварила, сижу на кухне в теплом халате. Точно помню: час двадцать три было, когда раздался стук в дверь. Я поднялась, иду открывать.

Эмма прижала ладони к груди.

– На пороге стояла ты. Моя доченька, ягодка, моя малышка Эмма.

Мама смахнула слезы, голос ее дрожал.

– Ты пришла босиком, вся грязная, в рваной одежде. Молчала, смотрела себе под ноги, ни словечка не произнесла. Я закричала, заголосила, бросилась перед тобой на колени, обнимаю. Соседи услыхали, вышли, суматоха началась, милиция приехала.

– Я ничегошеньки не помню, – прошептала Эмма. – Я умерла? В самом деле была мертва?

– Ведьма сказала, так и будет, не надо тебе помнить, откуда ты вернулась, где была, что делала. Никто никогда не узнал, что произошло. Кто украл тебя и… – Мама поперхнулась страшным словом. – Убил. Ты ничего не рассказала. Сотрудники и отпечатки взяли, и одежду твою забрали; что положено делать, все сделали. Ничего не нашли. Ты некоторое время в больнице провела, но скоро тебя выписали. И уже недели через две вела себя, как прежде, словно ничего не было. Я перевела тебя в другой садик, чтобы разговоров поменьше было, а скоро тебе шесть исполнилось, семь, ты в школу пошла, история постепенно забылась. Убежал ребенок, потерялся, нашелся спустя несколько дней – о чем тут говорить?

– А отец? – спросила Эмма.

Мать качнула головой, поджала губы.

– В ту ночь, когда ты вернулась, он замерз насмерть в сугробе. Упал пьяный, заснул, не проснулся. Ведьма, как и обещала, жертву принесла, кому следует. Обменяла тебя на него. Жалела ли я Толю? Как на духу скажу: нет. Конечно, живая душа, и замуж я выходила по любви. Только он мою любовь растоптал, исковеркал все. Работать не работал, пил – это полбеды. Но ведь еще и поколачивал меня, и я боялась, что за тебя примется. Не успел, помер. Так что, уж прости меня, дрянь человечишка был. Нет, дочка, я по нему не плакала. Но ничего для меня тогда не кончилось.