Шрифт:
Попятившись, бросив куртку, я выскочил из дома. Силы, которые покинули меня, снова вернулись. Или, скорее, у меня не было выбора. Я представлял, откуда пришел, помнил, что в прошлый раз, когда думал, что сплю, дорога до домика заняла не так много времени, а пришел я вон с той стороны.
Луна, к счастью, освещала путь, и я, не теряя времени, побежал. Лес переполняли крики, стоны, хохот, вой, треск, звуки погони, но я не обращал внимания. Это, вероятнее всего, иллюзия. Ничего нет, мне чудится. Главное – спастись, уйти отсюда. А если стараться не замечать ничего, то шансы возрастут.
То ли рассуждения мои оказались верны, то ли кто-то свыше сжалился надо мной, но возле дороги я оказался весьма скоро. Увидел, что деревья впереди расступаются, обнажая дорожное полотно. Надежда на спасение (самое сладкое в мире чувство) подстегивала. Меня найдут, мне помогут! Главное, жуткий лес, полный призраков и монстров, остался позади.
Меня переполняли эмоции, и я, не сдержавшись, захохотал, ужаснувшись тому, насколько безумно прозвучал мой смех. Я выскочил на дорогу и только в этот миг заметил, что на меня мчится автомобиль. Казалось, дорога была пустынной, машина взялась словно из ниоткуда, развив слишком большую скорость, чтобы успеть затормозить.
Я взмахнул руками, попытался отступить назад, увернуться от несущейся на меня смерти. Время повело себя странно. Сначала сократилось до размеров макового зернышка, не давая мне шанса отпрянуть, а потом вдруг растянулось, вместив в одну секунду целые часы.
И в эти часы я понял – понял все.
Я увидел человека за рулем, его искаженное ужасом лицо – и узнал в нем себя. Я ехал в машине – и я же стоял перед ней на дороге.
Я в тот же самый миг лежал на асфальте со сломанной шеей.
Я бегал по темному лесу, спасаясь от себя, себя же и догоняя, был и преследователем, и жертвой.
Я слышал за спиной свой собственный голос, крики и безумный хохот.
Я вскидывал ружье – и разряжал его себе в грудь.
Я в панике забегал в дом – и видел себя приближающимся к нему с другой стороны.
Лес был полон моих личных кошмаров: оборотней, шершней, болот. Я тонул и одновременно падал с дерева, смотрел в глаза зверя и чувствовал укусы насекомых.
Мне сейчас было ясно, что это значило: вопли в гостинице, где я остановился на ночь, шум в коридоре, беготня, запах. Теперь я вспомнил, что пахло гарью. Пожар. Какая ирония, если вдуматься. Всю жизнь бояться воды, а погибнуть от огня. Таблетки, которые я принял, чтобы лучше спать, сделали мой сон вечным, я не успел выбраться, сгорел в своей постели.
Наверное, в место, подобное этому, без шанса выбраться, попадает каждый, кто умирает так, как я. В народе это называется «не своей смертью», хотя звучит странно, согласитесь. Какая бы ни была, она моя, другой смерти у меня не будет. Как не будет и другой жизни.
…Машина, за рулем которой был я, врезалась в меня. Сильнейший удар отбросил мое тело на асфальт, а в следующий миг я открыл глаза, обнаружив себя за рулем своего автомобиля.
«Что случилось?» – подумал растерянно.
Видимо, заснул за рулем! Надо же!
За окнами машины чернел лес.
Светила луна, а впереди простиралась дорога.
Подношение
Как обычно и бывало, Андрей стоял возле машины и курил, пока деревенские загружали багажник. Приносили мясо, птицу, мед, яйца, масло; фрукты, овощи и ягоды, которые выращивали в саду-огороде. Багажник был уже полон.
– Давай, сбоку приткни, – бормотал Петр Максимович, глава поселения.
Дед Матвей под его чутким руководством пытался разместить на оставшемся месте громадную оранжевую тыкву.
Было холодно – поздняя осень все-таки, и Андрей притопывал, чтобы согреться.
– Все, что ли? – спросил он, глядя, как дед Матвей отошел от машины и присоединился к остальным жителям деревни. В такие дни они собирались вместе, кроме совсем хворых, которые с кровати не могли подняться.
Жили в Николинском одни старики: молодежь по городам разъехалась, а эти на дожитие остались. Деревня, когда-то большая, шумная, богатая, сжалась, скукожилась до двух десятков домов, остальные стояли заколоченные, смотрели незрячими окнами в скупое серое небо.
– Все, Андрюша, – сказал Петр Максимович. – Можно ехать.
Андрей захлопнул багажник. Поначалу, пару лет назад, он чувствовал себя немного неловко, когда приезжал забрать дань. Было в этом нечто ненормальное. Потом ничего, привык, конечно.
– Ладно, Петр Максимыч, на связи. – Андрей протянул ему руку, помахал остальным.
Старики вразнобой закивали, заулыбались, кто-то махнул в ответ. Андрей видел: сегодня они какие-то нервные. Боязливые. Озабоченные. Хотел спросить, что случилось, но Петр Максимович сам сказал: