– Грех?

– Нет, почему грех. Просто глупость. Илюша – очень хороший человек, настоящий друг, но нельзя стать женой человека только потому, что ты неплохо к нему относишься. Вот я и сказала, что свадьбы не будет.

– А он?

– Ну расстроился, конечно. Но больше из-за уязвленной гордости. Понимаешь, он меня по-настоящему тоже ведь не любил. Скорее, я ему по всем параметрам подходила. Бабушка – балерина, дядя Сава опять же – любимый учитель. Я сказала ему, что мы оба по отдельности будем гораздо счастливее, чем вместе, и он, подумав, согласился. Правда, подулся для вида с полгодика. И все. Теперь мы с ним снова нормально общаемся. Единственный человек, который расстроился по-настоящему, – это Нюточка. Да и то только потому, что она знала, что умирает, а значит, не погуляет на моей свадьбе.

В четверг, то есть вчера, они снова ходили в кафе, где Велимира с пристрастием расспрашивала Зубова, как продвигается расследование. К сожалению, ему нечем было перед ней похвастаться.

– Нет ничего хуже неведения, – вздохнула она. – Иногда я думаю, что лучше уж знать, что дяди Савы нет в живых, как и Борика. Потому что эта надежда, которая вспыхивает по нескольку раз на дню, невыносима. И бабушка мучается.

Сегодня они снова собирались встретиться, и Зубов надеялся заранее, что они опять окажутся в квартире Велимиры, а точнее на ее двухспальной кровати, где снова повторят те акробатические этюды, которые опробовали в пятницу. А потом он, Зубов, снова будет размышлять над тем, действительно ли она его любит. Любит, а не использует, как Анна.

Обо всем этом он хотел бы рассказать Стасу Крушельницкому, не очень понимая, как уложить все свои мысли и чувства в телефонный разговор, но Стас не дал ему такой возможности.

– Мне надо идти, Алексей, – услышал он голос в трубке, выдернувший его из вороха впечатлений подходящей к концу недели. – Если захотите, вы можете мне позвонить завтра. В субботу я не работаю, так что смогу уделить вам больше времени. Да и Липа будет рада просто узнать, где вы и как.

Липой, Олимпиадой звали жену Крушельницкого, и их семейное счастье, как вскользь знал Зубов, тоже было выстраданным, и все из-за той же Анны, приходящейся Липе сводной сестрой.

В кабинет заглянул Костя Мазаев, лицо у него было странное. Напряженное какое-то.

– Алексей, – позвал он. – Выйдите, пожалуйста.

Зубов попрощался с Крушельницким, заверив, что обязательно позвонит, и положил трубку.

– А что случилось? – спросил он.

– Там пришел Клим Кононов. Ученик Савелия Волкова.

– Который в бизнес подался? Так он же должен быть в Китае до конца месяца.

– Да, у него ребенок заболел, вот он и вернулся раньше срока. Вернулся и поехал на дачу, потому что им понадобилась синяя лампа для того, чтобы греть ребенку ухо. Помните, в нашем детстве тоже такие были. Так вот, он поехал на дачу и обнаружил там труп Волкова.

– Что-о-о-о?

– То, что слышите. Кононов говорит, что на его даче, посредине гостиной лежит тело Савелия Игнатьевича Волкова.

Спустя десять минут оперативная группа уже выехала на место преступления. Дача Кононова находилась в Петродворцовом районе, наверное самом элитном для загородного проживания. И участок, и дом поражали своими размерами. Слышался шум Финского залива и из-за деревьев доносился характерный запах морской воды. Пахло солью и водорослями.

Зубов с интересом вертел головой по сторонам, подмечая детали. Параллельно он думал о том, как вечером сообщит Велимире, что оперный певец действительно мертв. Шагнув через порог комнаты, где лежал труп, он тоже по привычке обвел глазами все пространство, запоминая, что где расположено, и замер, не веря собственным глазам. У кресла, чуть в стороне от трупа лежал шелковый шарф. Зубов сразу его узнал. Это был шелковый шарф ручной работы, выполненный в единственном экземпляре и похожий на картины Климта. Этот шарф, Зубов не мог ошибиться, он в последний раз видел на шее Велимиры Борисовой в тот самый день, когда впервые ехал к ней на дачу в Репино.

Подняв шарф, он поднес его к лицу. Шарф пах духами. Теми легкими и нежными духами, которыми пользовалась Велимира.

Согласно заключению эксперта, Савелий Волков был убит тем же способом, что и брат его жены Борис Самойлов. Причиной смерти стали перелом шейных позвонков и асфиксия, вызванная удушением. Смерть наступила ориентировочно в тот же день, что и смерть Самойлова. С того момента прошло уже больше двух недель, так что точно сказать было трудно.

Конечно, батареи на даче, где никто не жил, были поставлены на минимум, но в помещении, впрочем как и на улице, температура стояла плюсовая, так что процессы разложения шли положенным чередом. Следов борьбы на теле не обнаружили, так что, как и в случае с Самойловым, жертва, по всей видимости, хорошо знала своего убийцу и доверяла ему.

Картина преступления, по мнению следствия, складывалась следующим образом. Совершив ночью первое преступление и убив Самойлова, преступник отправился к тому на квартиру, чтобы совершить ограбление до того, как труп будет найден. Затем он то ли приехал, то ли позвонил Волкову, выманив его на дачу под Петергофом. Произошло это уже после того, как труп Самойлова нашли, иначе оперный певец вряд ли назначил бы «покупателю», в роли которого выступил Зубов, встречу на семь часов вечера, но до того, как Волков узнал о гибели своего родственника. Иначе он вряд ли куда-нибудь поехал.

Возможно, квартиру певца он тоже собирался ограбить, но ему помешала пришедшая туда Велимира Борисова, либо – и при мысли об этом Зубов начинал скрипеть зубами – явившимся за ценностями человеком была сама девушка, совершить ограбление которой помешал уже он, явившись на назначенную встречу, о которой она не знала.

Тот факт, что Велимира была соучастником убийцы, неоспоримо подтверждал принадлежащий ей шарф, найденный на месте преступления. Конечно, она в силу своей хрупкости не могла собственноручно задушить двоих человек, но вот спланировать двойное убийство, чтобы завладеть ценностями, чья стоимость превышала миллиард рублей, – вполне. Неплохо узнавший девушку за это время Зубов с горечью констатировал, что для этого ей хватало и воли, и характера, и твердости духа.