Он и сам не заметил, как постоянная боль, вызываемая любым, даже самым отдаленным воспоминанием об Анне, теперь сошла на нет, уступив место боли совсем иного плана. Теперь он дергался, как от ожога, от всего, что напоминало о Велимире Борисовой. И ладно бы это оказалось связано с расследованием. Оно рано или поздно закончится. Нет, воспоминания, терзающие его острыми уколами, возникали, когда Зубов шел или ехал мимо мест, в которых они с Велимирой успели побывать, от звучащей из проезжающей мимо машины музыки, которую она слушала, даже от девчушки с дредами, случайно толкнувшей Зубова на улице и тут же извинившейся.

Дреды! Зубов остановился как вкопанный и уставился вслед прошедшей малолетке, по узкой спине которой, обтянутой курткой из дешевого дерматина, шуршали собранные в высокий хвост разноцветные африканские косички. Толкнувшей его девчушке было лет шестнадцать, не больше. Как и Агафье Борисовой, мечтающей о таких косичках, но не могущей себе их позволить из-за того, что она учится в Вагановском училище.

Чтобы доказать двоюродной сестре все неудобство таких косичек, Велимира и пошла на эксперимент с дредами, которые со стоическим терпением носила с неделю в рамках заключенного с Агафьей спора, мучась от зуда в голове, а потом сняла аккурат ко дню рождения бабушки, чтобы не являться на семейное торжество в таком малоприглядном виде.

Обо всем этом Велимира рассказала ему в тот самый день, когда они впервые ехали на дачу в Репино. Ну да. Зубов тогда изумился, увидев ее с «родными» волосами, и она рассказала ему про Агашино подростковое бунтарство, сложные отношения с родителями и мучения, которыми сопровождалось снятие косичек.

Велимира еще сказала, что снимать их было даже сложнее, чем заплетать, и на это ушло чуть ли не три часа. Стоп. Но этого не может быть. Внезапно Зубову стало жарко. Так жарко, что он прислонился к небольшому заборчику, установленному вдоль набережной реки Пряжки рядом с его домом, и расстегнул куртку.

В день, когда они ехали в Репино, на Велимире был тот самый шарф с рисунком под Климта, который теперь выступал в качестве основной улики против нее. Но дредов… дредов на ней уже не было. Она сняла их накануне того дня и вряд ли могла бы успеть снова заплести их, чтобы отправиться на дачу к Кононову, где был заперт то ли сам Волков, то ли его труп, и забыть там шарф.

Если на дачу приезжала Велимира, то это случилось до того, как она вернулась к своей обычной прическе, но тогда она не могла оставить на месте преступления шарф. Если шарф оказался на даче, значит, эта девушка с косичками в машине не Велимира Борисова. Да, она была так же одета, имела такую же прическу и приехала на машине Велимиры, но это была не она.

От сделанного открытия Зубову стало нехорошо. Или все гораздо проще и шарфов под Климта два? Тогда второй должен остаться у девушки, и она обязательно использовала бы это обстоятельство, чтобы заявить о своей непричастности к убийству. Однако она же этого не сделала. Точнее, Велимира, разумеется, заявила и Косте Мазаеву, и повторно допрашивающему ее Никодимову, что не была на даче Кононова и ничего там не оставляла. Но второй шарф она не предъявила, предпочла заявить, что где-то его потеряла. А что, если было именно так, как она говорит?

– Молодой человек, вам плохо?

Рядом остановилась старушка. Из тех самых интеллигентных питерских старушек, которые в любую погоду не выходят из дома без шляпки. Он непонимающе уставился на нее, осознав вдруг, что вид у него, по всей вероятности, совершенно дикий. Тридцативосьмилетний мужик в расхристанной одежде с полубезумным взглядом стоит, вцепившись в ограждение, и смотрит на реку.

– Нет, все в порядке, – проскрипел Зубов, отвечая на заданный ему вопрос. – Спасибо, что побеспокоились, бабушка.

– Если надо, то у меня есть валидол. – Старушка смотрела сочувственно. – И нитроглицерин. Я без них из дома не выхожу. От сердца надежное средство.

Надежное средство для сердца Зубову бы сейчас пригодилось. Оно билось неровными толчками, бухая в груди, как набат. Бух! Бух! Вот только эти симптомы вряд ли можно было снять нитроглицерином или валидолом. От предложенного лекарства Зубов отказался, еще раз вежливо поблагодарив, отлепился от ограждения и помчался обратно на работу, откуда ушел меньше получаса назад.

Костя Мазаев был еще на месте.

– Вы чего, Алексей? – уставился он на ввалившегося в кабинет Зубова. – Что-то забыли?

– Костя, мне нужна твоя помощь, – прохрипел тот. – Если я расскажу об этом Нелюдимову, он пошлет меня куда подальше, а то и вовсе отстранит от расследования. Скажет, что я выгораживаю любовницу. Но, Костя, черт подери, это не могла быть она. Там, на даче Кононова.

Теперь Мазаев смотрел на него как на буйнопомешанного.

– Алексей, мне было бы гораздо проще вам помочь, если бы вы внятно объяснили мне, что случилось. Я так понимаю, что речь идет о гражданке Борисовой Велимире Брониславовне.