Башня Совета, не просто горящая, а пожираемая холодным синим пламенем, которое лизало древние камни, не оставляя сажи, лишь покрывая их ледяным инеем. Окна-бойницы зияли, как глазницы черепа, из них вырывались клубы этого неестественного дыма — не тёмного, а мертвенно-бледного, словно туман на болотах.

И она. Виктория. Стоящая на самом верху, там, где когда-то заседал Совет. Её волосы — всегда такие аккуратные, уложенные в строгие косы — теперь развевались вокруг головы живым дымом. А глаза… Боги, глаза. Пустые. Светящиеся. Точь-в-точь как у тех каменных Стражей, что приходили ко мне в детских кошмарах.

В её руке — Камень. Тот самый проклятый артефакт, который она нашла в руинах старой часовни. Он пульсировал в такт её дыханию, будто живое сердце, вырванное из груди. С каждым ударом по его поверхности расходились фиолетовые волны, освещая её лицо неестественным, больным светом.

— Просто сон, — прошептала я, но голос звучал чужим, разбитым.

Пальцы сами потянулись к медальону на шее — единственной вещи, оставшейся от матери. Обычно холодный металл обжигал кожу, будто раскалённый уголь. Я вскрикнула от неожиданности, но не отпустила его — не могла. Внутри, под гладкой поверхностью, что-то шевелилось. Будто капля той же синей энергии, что пожирала Башню в моём сне.

За окном прокричал ворон. Звук был таким резким, таким реальным, что я вздрогнула. Рассвет приближался. А с ним — и испытание.

Мои ноги сами опустились на ледяной каменный пол. Я не звала служанку — не могла позволить никому видеть меня такой: бледной, дрожащей, с тенью страха в глазах, которую никакая королевская выучка не могла скрыть.

— Это был не просто сон, — наконец призналась я пустой спальне. Воздух в ответ содрогнулся, будто сам замок затаил дыхание в ожидании того, что должно было случиться.

Медальон снова дёрнулся в моей ладони, как пойманная птица. Он знал.

Первые лучи рассвета пробивались сквозь высокие витражные окна Архивов, рассекая полумрак длинными золотистыми полосами. Я сидела за массивным дубовым столом, на котором столетиями не стирали воск от свечей. Холодный утренний воздух заставлял меня кутаться в бархатный плащ, наброшенный на ночную рубашку.

Передо мной лежали фолианты, которые не открывали десятилетиями. Тонкий слой пыли покрывал их потемневшие кожаные переплеты, и когда я проводила пальцем по корешку, на коже оставался серый след. Запах старинного пергамента, плесени и сухих трав заполнял ноздри, вызывая легкое головокружение.

— Где же ты… — прошептала я, перелистывая страницы «Хроник Королевских Регалий». Пергамент был настолько древним, что хрустел под пальцами, угрожая рассыпаться. Чернила поблекли, но все еще читались:

«Седьмой Камень Лунного Пламени…»

Я замерла, ощутив, как сердце учащенно забилось. Пальцы непроизвольно сжали страницу, оставив на ней легкую складку.

«…вправлен в скипетр Королевы Амари Лунной в год Великого Союза. Украден в ночь Падения, когда луна была красной, как кровь…»

На полях чья-то старая рука сделала пометку: «Говорят, в нем заключена часть души самой Амари, и тот, кто носит его, носит частицу ее судьбы…»

Я резко захлопнула книгу, подняв облако пыли, которое заставило меня закашляться. В горле стоял горький привкус древних чернил.

— Частица души… — прошептала я, глядя на свои дрожащие пальцы. Теперь все становилось на свои места.

Камень был не просто артефактом. Он был могилой. И Виктория, глупая, наивная Виктория, носила в себе древнюю королеву, даже не подозревая об этом.

Я отодвинула стул с резким скрипом, который гулко разнесся по пустым архивам. Где-то вдалеке упала книга — может быть, от сквозняка, а может быть…

Я оглянулась. Тени между стеллажами казались слишком густыми, слишком живыми.

— Кто здесь? — спросила я, но ответом была лишь тишина.

И все же…

Мне показалось, что в дальнем углу, где не доставали лучи рассвета, на миг мелькнул фиолетовый отсвет. Ледяной холод каменных ступеней проникал сквозь тонкую кожу босых ног, заставляя мурашки бежать вверх по икрам. Каждый шаг отдавался глухим эхом под сводами усыпальницы, будто невидимые стражи перешептывались о моем присутствии. Я шла, прижимая к груди потрескавшийся фолиант из архивов, его углы впивались в ладонь.

Воздух здесь был другим — густым, пропитанным запахом времени, ладана и чего-то еще… чего-то металлического, что оседало на языке, как привкус старых монет. Свет моего фонаря, украденного у спящего стражника, дрожал, отбрасывая нервные тени на ряды саркофагов. Каменные лица предков смотрели на меня с немым укором, их черты, высеченные в мраморе, казалось, шевелились в танцующем свете.

В дальнем углу, куда не доходили даже самые смелые лучи утреннего солнца, за плотной завесой вековой паутины, стоял скромный памятник. Не такой роскошный, как у королей, но с тщательно выгравированным знаком золотого клана — три переплетенные спирали, напоминавшие языки пламени. Мамин.