Я ощущала Камень — он больше не жег мою ладонь. Теперь он пульсировал в такт моему сердцу, будто стал его продолжением. Когда я заговорила, слова выходили странно растянутыми.

— Я… видела… нас…

— Что ты сделала?

Я протянула к нему дрожащую руку. В этот момент Камень снова вспыхнул, и… воспоминания хлынули потоком. Мы стояли уже не в лаборатории, а в огромном зале из белого мрамора. Я видела себя — но не себя — в длинных одеждах, сотканных из лунного света. Видела Марка — в доспехах из драконьей чешуи. Наши руки были соединены в ритуальном жесте, а вокруг стояли десятки других Ведьм и Драконов.

— Это… — Марк поднес руку к вискам. — Я помню этот день. Союз…

Картина сменилась. Теперь мы стояли на поле боя. Я (но не я) держала окровавленный кинжал. Марк (но не он) лежал передо мной, его золотая кровь смешивалась с землей.

— Нет! — я закричала, но видение продолжалось.

Третья сцена: разрушенный город. Плач детей. И… мы. Стоящие по разные стороны баррикад. Его глаза, полные ненависти. Мои — наполненные отчаянием.

Видение исчезло так же внезапно, как появилось. Мы снова стояли в лаборатории, но теперь Марк смотрел на меня совершенно иначе.

— Это… было нами? — его голос дрогнул.

Я кивнула, чувствуя, как по щекам текут горячие слезы.

— Ты убила меня, — прошептал он. Не как обвинение — как констатацию факта.

— Да, — ответила я. — Ты уничтожил мой род, мы разрушили этот мир.

Тишина повисла между нами, тяжелая и густая. Феникс, единственный, кто мог двигаться в застывшем времени, мягко прыгнул мне на плечо.

— Идиоты, — проворчал он. — Вы что, до сих пор не поняли?

Мы оба повернулись к коту. Его зеленые глаза светились неестественным блеском.

— Это не предсказание, — сказал он. — Это предупреждение. Возможность все исправить.

Марк первым опомнился. Он сделал шаг ко мне, его рука дрожала, когда он коснулся моей щеки.

— Ты помнишь, как мы давали клятву? — спросил он. — В том зале?

Я кивнула. Слова сами всплыли в моей памяти.

— Кровь с кровью, пламя с пламенем…

— … пока не рухнут небеса, — закончил он.

В этот момент Камень в моей руке вспыхнул так ярко, что на мгновение ослепил нас обоих. Когда зрение вернулось, я увидела — время снова начало течь.

Стражи, застывшие в момент атаки, ринулись вперед. Их каменные тела скрежетали, кристаллические клыки сверкали в тусклом свете подвала, но теперь мы были готовы.

Марк отступил на шаг, его тело начало меняться. Кожа покрылась золотой чешуей, крылья закрыли свет. За секунду передо мной стоял уже не человек, а великолепный золотой дракон — правда, в уменьшенном варианте, чтобы поместиться в комнате.

Я подняла руку с Камнем, чувствуя, как его энергия сливается с моей собственной. Фиолетовые нити магии потянулись к Марку, сплетаясь с его золотой аурой.

Стражи… остановились.

Первый, самый крупный, с трещиной на каменной груди (той самой, что появилась, когда Ведьма отбросила его), медленно опустился на колени. Его каменные суставы скрипели, когда он склонил голову.

За ним — второй. Третий. Они не умирали — они рассыпались, превращаясь в кучки серого песка, из которого когда-то были созданы.

Когда последний Страж исчез, в лаборатории повисла тишина. Марк снова принял человеческий облик, его одежда была изорвана, но он, кажется, даже не заметил этого.

— Что теперь? — спросил он, и в его голосе звучала нерешительность, которую я никогда раньше не слышала.

Я разжала ладонь. Камень больше не жег — он светился ровным, теплым светом.

— Теперь, — сказала я, — мы исправляем ошибки.

Феникс, все это время молча наблюдавший за нами, наконец расслабился. Он лениво потянулся и прыгнул мне на плечо.

— Наконец-то, — пробормотал он. — А то я уже начал думать, что вам потребуется еще одна жизнь, чтобы догадаться.

Где-то вдалеке, будто эхо из другого измерения, донесся мягкий смех Ведьмы Крови. Но теперь в нем не было злобы — только облегчение.

А за окном, сквозь разбитые стекла, пробивались первые лучи рассвета.

Элинор

Я резко села на кровати, грудная клетка болезненно сжалась от внезапного вдоха. Воздух в спальне казался густым, обжигающим — будто дым от того самого пожара всё ещё висел в лёгких. Лоб покрылся испариной, капли пота стекали по вискам, смешиваясь с непрошенными слезами, которые я тут же с яростью смахнула пальцами.

За окном, затянутым тяжёлыми бархатными шторами, ещё царила ночь. Но не спокойная, а та густая, удушающая тьма, что предшествует рассвету — когда тени становятся длиннее, а воздух обретает странную, почти осязаемую плотность. В глазах всё ещё стояли отблески видения.