Летом 1932 года губернатор штата Пенсильвания Гиффорд Пиншот сообщил, что в штате Пенсильвания, куда Хикок отправилась в первую очередь, около 1 150 000 человек были «полностью безработными». Многие другие работали «короткое время». По заключению Пинчота, только две пятых нормального трудоспособного населения Пенсильвании имели работу на полный рабочий день. Ford Motor Company в Детройте уволила более двух третей своих работников. Другие гиганты промышленности последовали этому примеру. В 1933 году на предприятиях Westinghouse и General Electric работало вдвое меньше рабочих, чем в 1929 году. В Бирмингеме, штат Алабама, ещё одном из мест, где побывала Хикок, конгрессмен Джордж Хаддлстон сообщил, что в 1932 году из 108 000 рабочих только 8000 имели полный рабочий день; 25 000 вообще не имели работы, а остальные 75 000 считали, что им повезло работать несколько дней в неделю. «Практически все, — сказал Хаддлстон, — серьёзно сократили свою зарплату, и многие из них в среднем не получают более 1,50 доллара в день». [288]

Позднее исследователи подсчитали, что в масштабах страны совокупный эффект безработицы и вынужденной неполной занятости оставил незадействованной половину обычной рабочей силы Америки на протяжении всего десятилетия депрессии — потеряла около 104 миллионов человеко-лет труда, самого скоропортящегося и невосполнимого из всех товаров. Аналогичные расчеты показывают, что «упущенная продукция» американской экономики 1930-х годов, измеренная по сравнению с тем, что было бы произведено при сохранении уровня занятости 1920-х годов, составила около 360 миллиардов долларов — достаточно по ценам 1929 года, чтобы построить 35 миллионов домов, 179 миллионов автомобилей или 716 000 школ.

Как и Хопкинс, наблюдатели и тогда, и позже пытались найти человеческий смысл в этих оцепеневших абстрактных цифрах. Одно из упражнений для размышления выглядит так: представьте, что в Новый год 1931 года, когда депрессия ещё не была «Великой», сто тысяч человек, все они были трудоустроены, большинство из них были единственным источником средств к существованию для своих семей, сидели под лучами калифорнийского солнца в Роуз Боул, заполнив восьмилетний стадион в Пасадене до отказа, чтобы посмотреть, как «Кримсон Тайд» из Алабамы играет с «Кугарами» из штата Вашингтон в шестнадцатом ежегодном матче Роуз Боул. [289] Когда игра закончилась, по громкоговорителям объявили, что каждый человек, присутствовавший в этот день на стадионе, только что потерял работу. На выходе из зала ошеломленным болельщикам вручили дополнительные уведомления. Шестьдесят две тысячи человек были проинформированы о том, что они не будут работать как минимум в течение года; сорок четыре тысячи из них получили увольнения на два года; двадцать четыре тысячи — на три года; одиннадцать тысяч получили мрачную новость о том, что они останутся без работы на четыре года и более (что примерно соответствует статистике безработицы за десятилетие 1930-х годов). Затем представьте, что это зрелище повторилось в Rose Bowl, даже без утешения в виде футбольного матча, на следующей неделе, и на следующей неделе, и снова на следующей, и так в течение 130 недель. При темпах увольнения ста тысяч человек в одну и ту же неделю потребовалось бы два с половиной года, до июля 1933 года, когда Хикок отправилась на задание к Хопкинсу, чтобы достичь тринадцати миллионов безработных.

Но даже такие умственные упражнения наталкиваются на то, что Хопкинс называл «естественным пределом личного воображения и сочувствия». «Вы можете пожалеть шесть человек, — мудрено заметил Хопкинс, — но вы не можете разволноваться из-за шести миллионов». [290] Именно для того, чтобы компенсировать эти естественные недостатки воображения, он и отправил Лорену Хикок на задание. Из её репортажей он надеялся извлечь реальные лица и голоса из статистической пыли. Она его не разочаровала.

Хикок отправилась на поиски человеческой реальности Депрессии. Она нашла это и многое другое. В мрачных рабочих кварталах Филадельфии и Нью-Йорка, в некрашеных домиках в Северной Дакоте, на опустошенных хлопковых фермах Джорджии, на пыльных горах Колорадо Хикок обнаружила не только последствия экономического кризиса, начавшегося в 1929 году. Она оказалась лицом к лицу с человеческими обломками столетия разгульного, разбойничьего, беззастенчивого, свободолюбивого промышленного и сельскохозяйственного капитализма. По мере того как её путешествия продолжались, она постепенно осознавала отрезвляющую реальность того, что для многих американцев Великая депрессия принесла времена лишь чуть более тяжелые, чем обычно. В общем, она обнаружила то, что историк Джеймс Паттерсон назвал «старой бедностью», которая была характерна для Америки задолго до наступления Депрессии. По его оценкам, даже в разгар легендарного процветания 1920-х годов около сорока миллионов американцев, включая практически всех небелых, большинство пожилых людей и большую часть сельского населения, вели неустроенную жизнь, которая была едва заметна и практически невообразима для их более финансово обеспеченных соотечественников. «Исследования, проведенные нами в области уровня жизни американской семьи, — писал Хопкинс, — открыли взору общественности хроническую бедность, о которой не подозревали разве что немногие студенты и те, кто всегда с ней сталкивался». С этой точки зрения Депрессия была не просто преходящим кризисом, а эпизодом, который выявил глубоко укоренившееся структурное неравенство в американском обществе. [291]

«Старые бедняки» были одними из самых опустошенных жертв Депрессии, но не Депрессия привела их к обнищанию. Это была «одна треть нации», которую Франклин Рузвельт в 1937 году охарактеризует как хронически «плохо обеспеченную жильем, плохо одетую, плохо питающуюся». [292] Внезапно возникшая угроза ввергнуть миллионы других американцев в их жалкое состояние, Депрессия открыла узкое окно политической возможности сделать что-то от имени этой многострадальной трети, и в процессе этого пересмотреть сам характер Америки.

ВЫЕХАВ ИЗ ВАШИНГТОНА на автомобиле, приобретенном с помощью Элеоноры и прозванном «Блюэтт», Хикок направилась сначала к холмам и оврагам Аппалачей, где добывают уголь, — удручающе труднопроходимого региона, простирающегося через западную Пенсильванию, Западную Вирджинию и Кентукки. Она начинала с самых низов. «Во всём диапазоне депрессии, — сказал Гиффорд Пинчот, — нет ничего хуже, чем состояние шахтеров, добывающих мягкий уголь». [293] Мягкий, или битуминозный, уголь почти два столетия был основным топливом для мировой промышленной революции, но ещё до Первой мировой войны эра угледобычи повсеместно пошла на убыль. Дизельные двигатели заменили угольные котлы на пароходах и локомотивах. Угольные баки исчезали из подвалов, поскольку американцы отказывались от дымящих угольных печей в пользу экологически чистых газовых, нефтяных или бездымных электрических систем отопления. В 1920-е годы угольная промышленность испытывала конкуренцию со стороны новых источников энергии, особенно недавно освоенных нефтяных месторождений в Южной Калифорнии, Оклахоме и обширном бассейне Пермиан в Западном Техасе, и демонстрировала все классические симптомы больной отрасли: сокращающийся спрос, избыточное предложение, хаотичная дезорганизация, жестокая конкуренция и адские наказания для рабочих.

Депрессия усугубила этот и без того катастрофический цикл. Операторы боролись за выживание более яростно, чем когда-либо, снижая цены и зарплаты. В какой-то момент некоторые из них даже умоляли правительство купить шахты «любой ценой… Все, что угодно, лишь бы мы могли выбраться из этого». [294] Уголь, который в середине 1920-х годов стоил до 4 долларов за тонну, в 1932 году продавался по 1,31 доллара за тонну. Шахтеры, которые до краха зарабатывали по семь долларов в день, теперь умоляли начальника шахты дать им возможность вгрызаться в тридцатидюймовые угольные пласты всего за один доллар. Люди, которые когда-то грузили тонны угля в день, копошились у основания шахты в поисках нескольких кусков топлива, чтобы разогреть скудный ужин — часто не более чем «подливка для бульдогов» из муки, воды и сала. Рацион шахтера, по словам президента Объединенной шахтерской организации Джона Л. Льюиса, «фактически ниже стандартов домашних животных». [295]