Мирослава хотела оспорить это высказывание, но что-то ей подсказывало, что Александре не следовало перечить или перебивать, когда она решила высказать своё мнение.

— Я за столько лет лишила себя подобной глупости, — продолжила она негромко. — Поэтому несмотря на то, что мне следовало бы любоваться и вздыхать, глядя в оконце, я задалась вопросом о том, что он здесь делает.

Мирослава затаила дыхание. Не зря она решила прислушаться к чутью и вечно повторяющему про кладбище Вяземскому! Ей ещё вчера показалось не лишним спросить у живущей подле кладбища женщины, не замечала ли она что-то подозрительное в последнее время, потому и пришла, но та, к её удивлению, сама решила рассказать об этом.

— Кто?

Александра снова так странно усмехнулась — грубовато, с громким и издевательским звуком.

— Мужчина, о котором ты пришла спросить. Он начал похаживать мимо моего дома уже с месяц или даже больше. Сначала редко и всё чаще в сумерках — так он наверняка считал, что остаётся незамеченный, но от меня так просто не спрятаться. — Она с надменным выражением лица передёрнула плечами. — Он как будто не делал ничего подозрительного, но с каждым разом спускался с пригорка всё более мрачным, а потом начались убийства, и он стал приходить каждую ночь. Мешал мне охотиться, поэтому пришлось сменить место, и из-за этого я оказалась под пристальным вниманием нашего главы. Но в ночь убийства той девушки я не охотилась. Может, и зря.

— О ком вы говорите? — чувствуя, как заходится в бешеном ритме её сердце от необходимости услышать ответ, настойчиво поинтересовалась Мирослава.

Александра ответила не сразу. Она не глядела на Мирославу, но та знала, что женщина раздумывает о том, достойна ли она того, чтобы получить прямой ответ на этот вопрос.

— Пожалуйста, — тихо попросила она. — Я хочу выполнить обещание, данное убитой девушке, о которой вы сказали. Её звали Клара. Она, как и другие, не заслужила умереть так далеко от дома и остаться не отомщённый.

Что-то переменилось в лице Александры и, всё так же сидя с выпрямленной спиной и глядя в сторону, она медленно и чётко ответила:

— Это был заместитель начальника участка. Чацкий.

Мирослава судорожно вздохнула, осознав, что замерла без движения и воздуха в ожидании. Александра взглянула ей прямо в глаза и спросила:

— Ты его знаешь?

— Нет, — призналась она. — Но я скоро это исправлю.

Взгляд Александры сменился на снисходительный — настолько ярко выражающий умиление глупостью Мирославы, что та даже слегка опешила.

— Ты не понимаешь, как всё устроено в мире. Ты ещё довольно молода, — начала Александра с какой-то непонятной заботливой интонацией в голосе — вроде бы и вежливо, но в то же время её тон был покровительственный. — И потому веришь в справедливость. Но пока в этом мире у власти мужчины её не будет.

— Вы не правы, — твёрдо возразила Мирослава, но она сама точно не смогла бы ответить, чего в её тоне сейчас было больше — уверенности или упрямства.

Но Александра знала, потому и покачала головой.

— Если ты будешь продолжать верить в это, то кончишь плохо.

Что-то вспыхнуло в груди у Мирославы, и она холодно поинтересовалась:

— Вы считаете, что ваш удел лучше борьбы?

— Я борюсь! — отчеканила Александра в ответ. — Я сделала всё, чтобы не стать очередной жертвой мужского всевластия! Я переселилась сюда, ни от кого не завишу, живу как вздумается. Поэтому я борюсь!

— Разве? — усомнилась Мирослава. — Кому вы отомстили, поселившись на окраине и ведя отшельнический образ жизни? Но это касается только вас. Страшно другое: вы даже не удосужились сообщить Вяземскому о том, что вам известно об этих событиях. Вы могли бы предотвратить убийства.

— Не могла, — рявкнула Александра в ответ, вскочив со скамьи, ни на шутку задетая высказываниями и выбранным тоном. — Какой смысл вмешиваться, если бы его всё равно прикрыл тот же Вяземский? Или ты настолько глупа, что веришь в то, что он бы его покарал? Очнись, девочка! Вяземский — глава общины! Он на побегушках у старейшин всю свою жизнь, и у него не хватит духу пойти против них.

Она нависала над Мирославой столь же неумолимо и непреклонно, как стоящее рядом дерево. Рябину было не изменить, попросив стать яблоней, также и Александру сейчас невозможно было убедить в том, что её суждения далеки от истины.

— Я не верю своим ушам, — призналась Мирослава вместо того, чтобы продолжить кидаться обвинениями. — Вы показались мне сильной женщиной, но то, что вы сейчас говорите — это не речь оной. Это речь жалкого и разбитого человека, который принял неправильное решение, а потом не смог признаться себе в этом и исправить свою горькую судьбу. Вместо этого он стал обвинять в этом всех вокруг, а не себя.

Лицо Александры, как и она сама, застыло каменным изваянием. Мирослава смотрела прямо на неё, в её тёмные глаза, полные ума и красоты, но больше всего в них было злости — оттого они так яростно сверкали, завораживая её. В её свирепости было своё очарование, но жить с ней, наверное, было невыносимо.