— Вот и ладно. Ты гляди, я на тебя рассчитываю. На вот, — она протянула мальчишке пару серебряников, — возьми за свою помощь.

Мальчишка удивленно вылупился на протянутые монеты, и хоть на лице его на мгновенье отразилась неподдельная радость, брать серебро не спешил, с сомнением подняв взгляд от монет к девушке, словно утверждаясь «А ты точно не перепутала? Это действительно мне?».

— Ну чего смотришь, бери давай, — она ласково улыбнулась, и сама вложила монетки в его ладошку.

Глаза парня восторженно засияли, и он резко и очень низко поклонился. Потом встал и, не удержавшись, порывисто обнял улыбающуюся девушку, и так же быстро отступил. — Благодарю тебя!

Когда Леона тихо, крадучись, выводила Флокса со двора, небо на востоке уже начинало сереть — еще час и рассветет. Выйдя за калитку, она обернулась, переполненная чувствами, поклонилась в пояс, глубоко и печально вздохнула, и более не оборачиваясь, двинулась вместе с Флоксом в сторону центральных ворот. И лишь когда из вида скрылись резные фронтоны Радушного Вепря, она взобралась в седло и ускорила шаг коня.

Ворота в село, по обычаю, до рассвета стоят закрытые, и отпирают их лишь с первым ударом колокола, знаменующим начало нового дня или, в редких случаях, по острой надобности, и то только для важных чинов или государственных гонцов. Леона, столь рано покинувшая подворье, рассудила, что лучше дождаться открытия на улице, прямо у ворот, чем быть застигнутой врасплох в дверях своей комнаты. Задержись она со сборами, и была велика вероятность попасться. Все же возможность уйти незамеченной, когда вовсю светает, крайне мала, а ей вовсе не хотелось устраивать долгие прощания. Да и слишком хорошо она понимала, чем это может обернуться. Сказать же другу прямо — что будет он ей обузой и совершенно лишним в пути, она не смогла бы. Язык бы не повернулся. Да и как ему объяснить куда и зачем она направляется? Как рассказать историю прошлого? От того и пришлось позорно и неблагодарно бежать. Девушка почувствовала укол вины и вздохнула, прикрывая глаза.

«Они поймут», — подумала она, уверенно кивая своим мыслям и раздумывая о том, как они отреагируют на оставленные для них письма. А затем ей вдруг вспомнилась недавняя реакция юного Павлоша на серебрушки, и на душе стало чуточку светлее.

Мальчонка был из бедной семьи — мать тяжело болела, отца позапрошлой зимой задрал шатун[1], оставив беременную женщину совсем одну, на попечении которой уже было шестеро детей. Павлош в свои двенадцать лет остался старшим мужчиной в семье и чувствовал на себе огромную ответственность, искренне считая себя теперь защитником и добытчиком семьи. Он старался как можно больше помогать матери и старшей сестре по хозяйству, и даже сам ходил в лес за дичью. Отец у них охотником был и при жизни успел кое-чему научить подрастающего сына, но много ли принесет десятилетний малец? Потому паренек напросился у добрых хозяев «Радушного Вепря» взять его в помощники к конюху — все больше, чем ничего, а так хоть платили исправно и порой перепадала от щедрых постояльцев медяшка, а то и полушка[2], если повезет.

Сестра его — Таша, в семье самой старшей была. Ей по весне уже девятнадцать стукнуло — еще немного и перестарком станет, выйдет вот-вот из брачного возраста. И ведь до чего пригожая, а все в девках ходит — к ней уже и свататься почти перестали — отказывает всем. Куда ж тут замуж, когда на твоем попечении больная мать и шестеро младшеньких.

Леону вдруг поразила неприятная догадка, и стало ей жутко совестно за свои дурные мысли, будто Ташка по глупости или наивности легла в постель к постояльцу. Не в том, видно дело было, не в том…

— Эй, ты куды собралася, девка? Вороты-то ищо закрытые! Не пропущу раньше времени, не можно так! — раздался вялый сонный окрик.

Леона, за своими невеселыми размышлениями, добредшая уже до ворот, спустилась с коня, собрала в руке поводья и двинулась в сторону ворчавшего стражника.

— Я и не прошу. Подожду, как положено.

Возмущавшийся стражник ничего не ответил, только молча передернул плечами и равнодушно отвернулся. А вот второй страж порядка оказался более подозрительным. Он нахмурился и мнительно спросил:

— А чего эт такая спешка? Еще и одетая не как нормальная баба. Может ты украла чего, а щас бежать удумала, пока село со сна не оклемалося?

Леона опешила. Грубость и столь наглое, беспочвенное обвинение ввергло ее в глубочайшее возмущение. Однако девушка быстро взяла себя в руки и подавила жгучее желание нахамить чересчур ответственному и нелюбезному стражу — а то ведь и правда, потащит к старосте еще, не за воровство, так за грубиянство. Придав лицу слегка простоватый и подобострастный вид, она ответила:

— Да что же Вы, досточтимый господин стражник, — Леона умышленно, дабы польстить стражу, сделала ударение на «вы» — обращались так лишь к князьям да высшим боярским чинам, — не тать я, как же ж можно-то. Меня тама, ну за воротами-то, обоз ждет. Он с рассветом двинется, воеже успеть до того, как тута толкучка-то начнется. Дядюшка там мой. Он меня на постоялом дворе оставил спать, мол, непотребно говорит с мужиками вместе в одном-то лагере. А я дюже продрыхнуть спужалась, вот и пришла еще до рассвету-то.