— Пастелью, — подсказал шеф.

— Вот именно, пастелью! А эта блямба — работа Клизмы.

— Лейтенант, да вы никак специалист по синякам, — удивился полковник.

— Я в детстве еще занимался боксом, — скромно признался Телков.

— Но если Клизма… За что же он отделал Марки-зова?

— Да за то, что он хотел Клизму облапошить! Тот прямо обалдел, когда вы сказали, сколько стоит Джоконда, — напомнил Телков. — Вот он ему за это и вмазал!

— Ваша версия, лейтенант, нуждается в доказательстве. Что Маркизов именно тот коллекционер, кому Душкин нес картину, — возразил Степанов.

«Тот коллекционер! Тот! — мысленно вскричал Телков. — И я докажу. Вот только припомню, где видел Клизму раньше. И докажу!»

Весь остаток рабочего дня он истязал свою память и, так ничего и не вспомнив, пошел за помощью к начальнику отдела.

Степанов трудился за письменным столом, изучал, как всегда, оперативные сводки и отчеты подчиненных. По его правую руку высилась стопка книг. На их корешках Телков мимолетно прочел фамилии Брэдбери, братьев Стругацких и прочих известных фантастов.

«Наш Максимыч — человек дела. Уже развивает свою фантазию», — уважительно отметил Телков и затем приступил к главному: мол, так и так, где-то видел Душкина раньше, еще будучи пацаном, но где и когда, хоть тресни, вспомнить не в силах.

— Сынок, оставь свою голову в покое. Не можешь вспомнить? Значит, еще не пришло время, — назидательно пояснил его наставник. — Но хорошо, что ты зашел. Я бы и сам тебя вызвал… По-моему, тебе в этой истории не хватало трупа? — спросил он, проницательно глядя ему в глаза. — Так вот тебе труп. — И Степанов протянул фотоснимок.

— Я не хотел… я чисто теоретически… — испугался Телков, пряча за спину руки.

— Посмотри. Сдается мне, ты с этим гражданином встречался однажды. Практически, — безжалостно приказал начальник.

— Пейзажист со старого Арбата! — через секунду воскликнул Телков.

Художник будто прилег на тахту как был — в костюме, при галстуке и в туфлях. И словно бы ненароком заснул.

— Смерть наступила от удушья, — хмуро сказал полковник.

— Его задушил Маркизов! Он нас навел на коллекционера, и тот ему отомстил. Однако жертва успела врезать убийце в левый глаз! — заключил Телков, не задумываясь ни на минуту.

— Маркизов тут ни при чем. Твой пейзажист погиб из-за кусочка отбивной, попавшей в дыхательное горло. И случилось это при большом скоплении свидетелей, то есть гостей, — сказал полковник, сочувствуя несчастному художнику.

Телков тоже погоревал о бедняге, а потом вернулся к исполнению служебных обязанностей и упрямо произнес:

— Ну тогда синяк все же поставил Клизма! И я, товарищ полковник, это докажу! — пообещал он теперь уже официально.

— Ах, молодость, молодость, — мечтательно проговорил Степанов. — Только в эту пору можно совершать глупые поступки. И один глупее другого. Так сделай же какую-нибудь глупость, малыш. Я разрешаю!

— Сергей Максимыч, я не хочу ее делать, — растерянно пробормотал молодой оперативник.

— Хочешь, вижу по твоим глазам. Тебе прямо-таки не терпится, — добродушно возразил Степанов.

— Вы ошибаетесь. Я уже поумнел, — заартачился Телков.

— Пользуйся, пока я не передумал! — пригрозил Сергей Максимович и взял из стопки верхнюю книгу, давая понять, что разговор закончен.

— Желаете рассчитаться? — уже в который раз спросила официантка.

В голосе ее прорвалась плохо скрытая надежда. Ей надоело носить ему несладкий чай, стакан за стаканом.

Но Телков притворился, будто не понял намека, и заказал очередную порцию чая.

— И тоже без сахара, — сказал он, не сводя глаз с окна.

— Учтите, это будет двадцатый, — раздраженно подсчитала официантка.

— Ничего, я выдержу, — ответил Телков, по-прежнему не отрываясь от окна.

Сказать по правде, он слегка обалдел от такого количества жидкости. Все-таки девятнадцать стаканов — это… девятнадцать стаканов.

— Как желаете, — зло буркнула официантка и ушла на кухню.

«Вот я и совершил глупость. Засветился! — вдруг сообразил Телков. — Она запомнит меня на всю жизнь. Клиента, который выпил двадцать стаканов чая кряду! И теперь, в случае чего, если ее спросят, не заметила ли она в этот день чего-нибудь странного, выложит мой словесный портрет. Хотя…»

Но на этом крутом повороте ход его размышлений был резко прерван, и он так и не узнал, какая новая мысль остановилась у его порога. За окном, на противоположной стороне улицы распахнулась высокая дубовая дверь, из подъезда вышел Маркизов и пошагал куда-то, покачивая черным кейс-атташе, посверкивая его металлической окантовкой.