И правда. Воронка по-прежнему извергает из себя жидкость, даже не думая закрываться. Такими темпами нас и отсюда смоет.

— Кирилл! — дёргает меня за рукав напарник. — Здесь есть проход вглубь скалы.

Оборачиваюсь — и понимаю, что стены позади нас нет. Зато есть тёмный провал, ведущий в неизвестность.

— Надо уходить, пока здесь всё не затопило, — Глеб извлекает из сумки резиновую ленту с закреплённой на ней полупрозрачной линзой и надевает на голову. — В твоей такая же лежит. Включается касанием сбоку справа.

Сказано — сделано. Выуживаю такую же штуковину из своей укладки и повторяю за напарником. Линза начинает испускать мягкий желтоватый свет, рассеивая мрак у самого входа в глубь склона.

Тревожно оглядываюсь на поток внизу. Может, найдётся другой выход?

Глаза невольно цепляются за увлекаемый водой мусор: вырванные выше по ущелью кусты, какие-то брёвна, камни…

Так, какие ещё камни?

Подтверждая мои самые неприятные опасения, один из «камней» начинает резко маневрировать в потоке, а после разевает широченную пасть с кривыми зубами.

Нет! Надо убираться, пока вода до нас не добралась. Очень может быть, что и брёвна не то, чем кажутся.

— Валим! — вскакиваю на ноги и первым ныряю под свод пещеры.

Глеб, тоже взглянув вниз, без лишних слов следует за мной.

Пещера внутри, насколько хватает света, выглядит абсолютно необитаемой. Относительно узкий лаз дальше сильно расширяется, с небольшим уклоном ведёт вверх и теряется в темноте.

— Ну, хотя бы петлять не придётся, — напарник отбирает у меня роль первопроходца, вырываясь вперёд.

Иду следом, внимательно осматривая окрестности: мало ли что. Вдруг какой-нибудь кристальный ящер на потолке караулит неосторожную добычу?

— Самое приятное — в таком широком прямом проходе сложно спрятаться, чтобы устроить засаду, — стараюсь не отставать от Скороходова.

Не хватало ещё в темноте друг друга искать по голосу.

— Это если нас люди подкарауливают, — отзывается Глеб. — А от местных тварей ожидать можно чего угодно. Может, здесь водятся подземные черви длиной с паровозный состав. И единственная их отрада — закусывать неосторожными авантюристами.

— Голодная у них, должно быть, жизнь, — усмехаюсь. — Аж жалко бедняжек.

Но глазами начинаю внимательно шарить и по земле.

Из-за чего не сразу замечаю впереди странное мерцание. А когда соображаю, что оно приближается к нам…

— Ложись!!! — сшибаю с ног впереди идущего Глеба.

Пышущий жаром сгусток пламени пролетает над нами и с треском врезается в свод пещеры. Грохот за спиной подсказывает, что бежать назад теперь не вариант.

— Гаси свет, оружие к бою! — призываю хлыст, увлекая портальщика с середины прохода к стене. — И не вопим, этот бомбардир совсем рядом.

Подтверждая мою догадку, в место, где мы были пару секунд назад, падает шарообразный предмет. И тут же лопается от удара, накрывая несколько метров вокруг морозным облаком.

Это кто же так сильно хочет с нами пообщаться?

При выключенных фонарях видно, что со стороны обстрела в грот проникает свет. Слабо, как через занавеску.

Но достаточно, чтобы понимать — там выход. И нас там ждут, причём отнюдь не с чаем и пряниками.

Впереди слышится возня и топот, грохает о землю что-то тяжёлое. А затем раздаётся человеческий голос, от звуков которого лицо Глеба, теперь уже различимое в полумраке, искажает ярость:

— Ну чё, делаем ставки! Как долго господин портальщик будет оттаивать?

Едва успеваю схватить напарника, чтобы тот не рванул навстречу верной гибели. Прижимаю палец к губам, чтобы не вздумал возмутиться.

— Они уверены, что ты один и беспомощен, — показываю на его арбалет. — Отходим назад, к месту обвала. По моей команде стараешься выбить крайнего слева. А дальше — дело за мной. Устроим показательную порку этим идиотам.

А как их ещё называть, если прут без света на магическое зарево в тёмную пещеру, не допуская даже мысли о том, что жертва ускользнула из ловушки и жаждет мести?

Отходим вдоль стены назад, стараясь не споткнуться и не потерять из вида места, куда плюхнулся морозный снаряд. Вот бы эту артиллерию конфисковать в пользу пары всеми гонимых авантюристов!

Эти болваны же всё равно её применяют из рук вон плохо.

Голоса всё ближе, а силуэты всё заметнее.

— Не, полчаса много, — теперь слышно даже, о чём они говорят. — Десять минут — и оттает наша снегурка.

— Да какой десять, вон как шарахнуло! Двадцать, говорю тебе. На полтинник забьёмся?