— Смешная. И глупая. Я не звала тебя. Как ты здесь появилась? — впились в меня горящие алые угли.

Я продолжала молчать, не в силах шевельнуться и ответить. Тело по-прежнему меня не слушалось, хоть чувствительность понемногу возвращалась.

— Источник принял тебя, а я его выбору обычно не противлюсь, — продолжала беседовать богиня сама с собой. — Много силы. Утраченный дар. Сумеешь ли совладать с этим?

Она резко отвернулась, хлестнув серебристыми прядями по моему лицу.

Что-то тёплое потекло по щеке, закапало на руку. И копошение вокруг меня возобновилось с новой силой.

Пауки. На Дошхоре они плотоядны. И всё вокруг меня кишело голодными арахнидами.

Живая масса непрерывно двигалась по полу, стенам, свешивалась с потолка на полупрозрачных нитях, лупала в мою сторону глазами, любопытно тянула педипальпы. Мощным крейсером возвышался над этим безобразием мой белоснежный знакомый. Кстати, он был не самым крупным, лишь кардинально отличался от всех по цвету. И поражал своей неподвижностью.

— Тебе понравился мой миньон? — повернулась в мою сторону Темнейшая. — Если разберёшься, что к чему, сможешь обзавестись парой-тройкой похожих. А постараешься — то и целой армией. Но я не буду помогать тебе, — капризно протянула она. — Не имею привычки оказывать покровительство обладателям деликатесного мяса…

Н-да… Обнадёжила…

И что-то так захотелось жить! Дёрнулась всем телом, сбрасывая с себя голодных восьмилапых.

Издевательский хохот отразился от стен многоголосым эхом.

— Не их ты должна бояться! Меня! В вашем скудном мирке совсем не боятся богов?

— У нас не боятся, а любят, — проскрипела вернувшимся голосом. — Бог есть любовь — это твердят в наших храмах.

— Тупая человечка, — совершенное лицо исказила бешеная ярость. — Как смеешь ты говорить о подобном со мной? Соваться в то, о чём совершенно не знаешь! — вновь становясь пауком зашипела богиня. — Мной нельзя восхищаться! Меня не нужно любить! Любовь податлива и мягка! Она изменчива и мимолётна! Только страх — основа основ! Только ужас — крепче менакина!!! — щёлкнули перед моим лицом громадные хелицеры.

— Я не буду помогать тебе, — немного остынув, повторила Безумная Паучиха. — Но и мешать не стану. Понаблюдаю. Это должно стать забавным, — умирающим эхом затихло в сгустившейся темноте.

— Вставай! — жуткий морок разбился о знакомый до боли голос.

Я вскочила на ноги и заулыбалась, как безумная.

Стопы снова тонули в белом песке, глухо шумели трибуны, а напротив стоял мой дзабблах в полном боевом облачении и небрежно поигрывал длинным мечом.

Застывшее, изуродованное шрамом лицо не выражало ни злости, ни раздражения, ни радости от встречи.

Мой неуместный восторг увял.

— Ты снова забрил виски? — крутанула кистями, призывая оружие. Расслабленным видом соперника обманываться опасно.

Иматин на наручах налился ядовитой зеленью, и парные клинки не появились.

— Заслужил, — лениво обронил С`аехх, — а ты, смотрю, даже оружие потеряла.

Поддел ногой второй лежащий рядом меч, подкинул в мою сторону и резко напал.

Я чудом отбила первый удар, хоть и была к нему готова. С таким соперником мне не тягаться. Дроу двигался с быстротой атакующей кобры и бил с той же ледяной яростью. Сдувшись под его напором, я быстро ушла в глухую оборону и вскоре безоружная валялась на холодном песке.

— Позорище, — зашипел Сай, сбрасывая маску напускного равнодушия. Остриё меча коснулось открытого горла. — Дерись! Или я выпущу тебе кишки!

— Может мне это и нужно, — огрызнулась я от безысходности.

— Проиграть поединок и с бесчестьем напялить трохх? — выцедил взбешённый наставник. — Смерть для тебя непомерная роскошь. Мы долго и со вкусом пользуем безвольный скот. Хочешь в этом убедиться? — он навис надо мной, зло скривив губы.

Перекошенное гневом лицо и бесконечная ненависть в бледно-голубых глазах. В груди кольнуло: а я к нему успела привязаться. И наивно ждала ответного тепла?

Но насильно назначенный ближний круг совсем не обязан быть близким.

Острая сталь вспорола кожу, и по шее поползла горячая капля. В нос ударил металлический запах. Вдруг показалось, время отмотали вспять. И я ощутила себя беспомощной девочкой для битья в тёмной сырой каморке.

Память услужливо подкинула стёртую шею и белых червей под рабским ошейником…

Нет! Только не так!

Здесь никто не подаст руки. Здесь не с кем рядом согреться. Человечность тут — слабость. И мои ожидания — только мои проблемы.

Так сколько раз я должна в этом убедиться, чтобы принять как данность?

Исступление боя схлынуло.

Сердце спокойно отсчитывало удары.

Сознание было холодным и ясным.

Скупо дозируя каждое движение, чётко и правильно, так, как учили, я запрокинула голову и поднырнула под узкий клинок. Идеально заточенный металл прочертил глубокую борозду по подбородку и щеке, чиркнул по веку. Но боли и льющейся крови я не чувствовала.