Я кивнул, запоминая цифры. Каждое число — чья-то жизнь, чья-то судьба.

— Кто погиб?

Доктор достал измятый лист:

— В основном молодые. Те, кто месяц назад впервые взял оружие. Андрей Ласкин, девятнадцать лет. Петр Молотов, двадцать один. Василий Дроздов, восемнадцать…

Он продолжал читать, а я мысленно видел их лица. Вчера еще живые, полные надежд парни. Сегодня — имена для стелы памяти.

Так чаще всего и бывает, гибнут новобранцы. Те, кто пережил первый бой чаще всего переживет и следующий. Неумолимая и жестокая логика войны.

В углу на полу сидела Анфиса, обхватив голову руками. Девушка дрожала всем телом.

— Что с ней? — спросил я Альбинони.

— Эмпатическая перегрузка. Она приняла слишком много чужой боли. Пыталась облегчить страдания умирающих, забирала их страх… Я дал успокоительное, но нужен отдых.

Я подошел к девушке, положил руку на плечо. Она подняла заплаканное лицо:

— Я чувствовала, как они умирают. Каждого. Их страх, их боль… Я не могла не впитывать, они так страдали…

— Ты сделала важное дело, Анфиса. Благодаря тебе они ушли спокойно, без страха. Это великий дар.

— Но я не смогла их спасти…

— Никто не мог. Но ты дала им то, что было в твоих силах — покой в последние минуты. Отдыхай. И спасибо тебе…

Выходя из лазарета, я отдал распоряжение, вписать новые имена на стелу памяти. Девять имен. Девять жизней, отданных за Угрюм.

К вечеру ворота цитадели открылись, выпуская жителей. Они пережидали бой в убежище, и теперь спешили к своим домам. Особенно пострадал восточный бастион — именно там жили переселенцы из Овечкино.

Картина была удручающей. Проломленные стены, сгоревшие сараи, затоптанные огороды. Трупы Бездушных уже убрали и сожгли, но чёрная кровь все еще пятнала землю.

Женщина средних лет упала на колени перед остатками своего дома, сожженного дотла:

— Господи, да что ж это такое! Изба-то моя… всё пропало! Скотинка вся, зерно… Да как же так, обещали ведь уберечь!

Соседи пытались поднять женщину, но та вырывалась.

— Где теперь жить?!

Старый Архип, которого я лично отводил в цитадель во время первой тревоги, неожиданно стукнул клюкой о землю.

— Цыц, Марфа! Жива осталась — и ладно! Дом новый отстроим! Пустое о тряпках горевать! Нам жизни сохранили! Ты ходишь, дышишь, вопить вон можешь! А тряпки новые наживём!

Другие подхватили:

— И то правда! Не будь стен — всех бы порезали!

— Воевода нас спас!

Я выступил вперед:

— Слушайте все! Каждый разрушенный дом будет восстановлен. Каждая потеря — компенсирована. Это моё личное обещание. Но сейчас нужно расчистить завалы, спасти что можно.

Постепенно паника сменилась деловитостью. Люди принялись разбирать развалины, вытаскивать уцелевшие вещи. Сообща ловили разбежавшихся кур — первая улыбка за весь день.

Соседи помогали соседям. Те, чьи дома уцелели, приглашали погорельцев к себе. Беда объединила людей крепче любых приказов.

Солнце клонилось к закату, окрашивая небо в багровые тона. Я медленно обходил посты на стене. Силы немного восстановились после короткого отдыха, но усталость все еще давила на плечи как мельничный жернов.

Проверял дозорных — бодрствуют ли, в состоянии ли нести службу. Осматривал укрепления, запоминая где предстоит восстановить повреждения. Привычная рутина командира, которая помогала не думать о потерях.

Сзади послышались шаги. Обернулся — Ярослава Засекина. Княжна выглядела непривычно смущённой.

— Воевода… Прохор. Я хотела извиниться. За утро. Я была не права.

Я кивнул, принимая извинения. В пылу боя легко потерять голову, особенно когда видишь, как гибнут товарищи.

— Ты знал, что будет прорыв? — спросила она после паузы. — Специально держал нас в резерве?

Я оперся на зубец стены, глядя на темнеющий лес:

— Это называется гибкая оборона, — пояснил я. — Каждое укрепление — не просто препятствие. Это ловушка. Мы отдаем пространство, но выигрываем в потерях противника. Противник захватывает метры, но платит за это жизнями. В итоге мы истребили тысячи врагов. Понеся болезненные, но в масштабах сражения, мизерные потери.

В голове промелькнула мысль — я даже гранатомёты не задействовал, хотя момент был критический. Слишком много средств обороны ещё держу в рукаве. Оптические башни заработали ближе к концу штурма, защитный купол вообще не активировал, хотя после атаки поляков все знают о его существовании. Однако против такой массы тварей купол бы просто перегрузился — слишком много одновременных ударов, кристалл не выдержал бы.

— То есть ты нарочно сдал равелины, а не потому что не мог их удержать? — уточнила Засекина.