Выйдя из палаты, я направился в другое крыло больницы. Оттуда доносились приглушённые голоса — не стоны раненых, а что-то иное. Я приоткрыл дверь и замер на пороге.

В небольшой комнате на соломенных тюфяках сидели трое молодых бойцов. Тот самый новобранец, что сбежал со стены при виде выпотрошенного товарища, сидел, обхватив колени руками. Рядом — ещё двое с пустыми, отрешёнными взглядами.

А между ними, на низкой скамеечке, устроилась Анфиса. Восемнадцатилетняя девушка выглядела измождённой — тёмные круги под глазами, бледность, дрожащие руки. И всё же её голос звучал мягко и успокаивающе:

— Петя, посмотри на меня, — она осторожно коснулась плеча новобранца. — Ты не трус. Слышишь? То, что произошло — нормальная реакция. Любой человек может сломаться, увидев такое впервые.

— Я… я бросил пост, — выдавил парень. — Бросил товарищей…

— Но ты жив, — Анфиса чуть сжала его плечо. — И это значит, что у тебя есть второй шанс. Научиться, стать сильнее, вернуться на стену.

Я наблюдал, как девушка работает с каждым из сломленных бойцов. Она не просто утешала — она словно вытягивала из них страх, впитывала в себя их ужас и отчаяние. На моих глазах лица парней постепенно обретали осмысленность, плечи распрямлялись.

Но сама Анфиса с каждой минутой выглядела всё хуже. Чужая боль переполняла её, я видел, как подрагивают её пальцы, как она незаметно вытирает выступившие слёзы — не свои, а отражение чужих страданий.

«Менталист, — подумал я, наблюдая за её работой. — Не просто Эмпат. У неё полноценный дар к ментальной магии, просто пока проявляется только как Талант».

Когда, наконец, состоится тестирование магических способностей среди взрослых жителей Угрюма, обязательно проверю эту догадку. Если я прав, Анфиса сможет не только чувствовать эмоции, но и активно влиять на них, возможно, даже читать поверхностные мысли. Ценнейший дар в умелых руках.

Не став мешать её работе, я тихо прикрыл дверь и пошёл дальше. На выходе из лазарета встретил Альбинони.

— А, signore воевода! — доктор выглядел усталым, но довольным. — Ваша Анфиса — настоящее сокровище! Она творит чудеса с ранеными. Особенно с теми, кто сломлен морально.

— Берегите её, доктор. Она принимает слишком много чужой боли.

— Я слежу, не беспокойтесь. Заставляю делать перерывы, пить успокоительный отвар. Но она упрямая, говорит, что должна помогать.

Я кивнул. Знакомое чувство долга — оно двигало всеми нами в эти дни.

Выйдя из лазарета, я направился к главной площади. Там уже собралась толпа — несколько сотен человек, переживших первую волну Гона. Посреди площади стоял отец Макарий с большим бочонком.

— А вот и воевода! — загудел священник своим басом. — Теперь все в сборе!

Богатырь в рясе выглядел торжественно. Он поднял руку, призывая к тишине:

— Братья и сёстры! Обещал я вам мёд после победы — получайте! Прямо с моей пасеки, которую с Божьей помощью удалось сохранить!

Это правда. Бздыхи каким-то чудом прошли мимо, не затоптав и не раскурочив пчеловодство священника.

Он открыл бочонок, и сладкий аромат поплыл над площадью. Люди оживились, потянулись вперёд. Макарий сам разливал золотистый мёд в принесённые кружки и плошки, приговаривая:

— Это вам не просто сладость, а символ! Как пчёлы защищают свой улей, так и мы защитили наш дом! Как они трудятся сообща, так и мы выстояли вместе!

Кто-то из детей, получив свою порцию, тут же сунул палец в мёд. Макарий добродушно рассмеялся:

— Правильно, малец! Сладость победы нужно вкушать сразу, пока горяча!

Я тоже взял кружку. Мёд оказался удивительным — с лёгкой горчинкой полевых трав и долгим цветочным послевкусием.

Люди расходились с кружками мёда, улыбаясь впервые за долгие сутки. Маленькая радость, но как она была нужна после пережитого кошмара.

От площади я направился к восточному бастиону, где больше всего пострадала слобода Овечкино. Картина разрушений впечатляла — несколько домов сгорели дотла, другие зияли провалами крыш и выбитыми стенами.

Но ещё больше впечатляла картина восстановления. Женщины и старики, чьи дома уцелели, суетились вокруг погорельцев.

— Фрося, хватит рыдать! — басила дородная женщина, обнимая плачущую соседку.

— Да как же… Всё нажитое…

— Наживём ещё! Главное — живы остались. А там, глядишь, воевода поможет отстроиться, он слово дал.

Старый плотник Семён командовал разбором полуразрушенного дома:

— Аккуратнее с брёвнами! Видите — только обгорели сверху. Очистим, можно снова в дело пустить. Нечего добру пропадать!

Я проходил мимо, наблюдая эти сцены. Мужчины разбирали завалы, вытаскивая уцелевшую утварь. Женщины тут же сортировали — что можно спасти, что только на растопку. Дети бегали между взрослыми, собирая разлетевшиеся вещи.