— Эти, наверное, сухопутные, — сказал Клай. — Но я, конечно, не знаю. Валор разберётся.

Я улыбнулась, хоть у меня было нестерпимо тяжело на душе. Ну да, Валор-то со всем разберётся, похоже, к нему уже все наши относились так.

Вторая группа диверсантов охраняла ворота в заборе, отделяющем, как я поняла, храм от места, где эти гады держали пленных. На воротах ещё висели какие-то серо-бурые клочья — от них шло какое-то нехорошее тепло, поднимающее Дар, — и белели рисунки Клая, сложные розы: от крадущегося зла, от адских чар и от наведённых проклятий. Роз было много, и линии выглядели очень яркими. Я поняла, что Клай рисовал в несколько слоёв.

— Ого, — сказала я, подходя. — И сработало?

— Да не очень, — сказал Клай. — Видишь, часть осталась… и я не очень понимаю, чем это грозит. Но всё-таки с самих ворот сошло. В десять приёмов. Я молился, как храмовый послушник в престольный праздник, леди-рыцарь, — отрапортовал он, будто хотел чуть успокоить меня шуточкой.

— Леди туда с вами пойдёт, ваше благородие? — спросил диверсант-часовой. — Не надо бы…

— Бережёте леди нервы, мэтр? — спросила я и фыркнула. — Брось, не трудись. Я ничего не боюсь.

— Если бы не знал, что у тебя интуиция лучше моей, ни за что бы тебя туда не повёл, — сказал Клай. — Нехорошо.

Я возвела глаза горе:

— А где тут хорошо?! Покажи мне это место, я туда схожу травничка выпить.

— Травничка как раз можно и там, — сказал часовой. — Райтан и ребята обшарили склады около железки, нашли и провиант, и даже медикаменты кое-какие. Кавалеристы помогли их доставить сюда. Там у них ещё парень нашёлся — фельдшеру помогал, теперь за медика, так что нижним чинам уже вроде бы и полегче. Вот что с господами офицерами делать — это уж никто не смог придумать. Это вас ждали.

Клай кивнул. Что-то он понимал, чего ещё не понимала я.

Спросил только:

— А что, склады они так и бросили? Охрана разбежалась?

— Зачем разбежалась? — удивился часовой. — Там осталась. Мы её пока особо не собирали, охрану, так что там и лежит себе спокойно.

— Вы пленных не брали? — спросила я. Даже странно, какой у меня тонкий голос. Но не дрожит — уже хорошо.

— А на что? — ещё больше удивился часовой. — Да они, леди, и не сдавались в плен-то.

— Молодцы, — сказал Клай. — Правильно. Наблюдайте за обстановкой, Эрл.

Я потянулась к створке ворот, но Клай отвёл мою руку, открыл сам. Всё-таки не хотел, чтобы я трогала, перестраховывался… а я не стала спорить.

Меня просто поразило открывшееся зрелище.

Между тремя длинными низкими зданиями вроде казарм или бараков, на квадратной площадке или плацу, в тусклом свете солнца, полузакрытого дымом, я увидела множество людей, сидящих и лежащих на земле. Они все казались страшно измождёнными — не просто худыми и бледными, а полупрозрачными, будто выходцы из-за Межи. Без возраста, но многие седые. Большинство — в остатках нашей красивой формы, некоторые — в зеленоватых лохмотьях, оставшихся от формы солдат Перелесья, иные — в заношенном белье или обносках обычной гражданской одежды. Неподалёку от ворот горели два костра, и наши диверсанты варили на них в больших котлах, судя по запаху, крепкий травник и похлёбку из копчёной грудинки с луком. Некоторые пленные ели из жестяных мисок, остальные, очевидно, дожидались своей очереди, но без голодного нетерпения, равнодушно — они казались глубоко погружёнными в себя.

Стояла тишина, странная для места, где собралось столько людей.

Тяпка не сунулась к ним — стояла рядом со мной и еле слышно поскуливала, посвистывала… мне показалось, что она сейчас завоет.

— Тут только солдатики, — сказал Клай. — И наши, и тамошние… не знаю, дезертиры, наверное. Или штрафованные. И гражданские из тех, кто попроще. Ребята их вытащили из бараков, кто смог — сами вышли. Я думал, им полегчает на воздухе, но, видимо, нужно время, чтобы они немного опомнились.

— Так, — сказала я, пытаясь дышать ровно. — Кто их жрал?

— Клопы, — сказал Клай. — Так они это называют. Кто твою кровь пил, братец? — окликнул он худого седого солдата, у которого на грязной заношенной форме каким-то чудом уцелел один ефрейторский погон.

Солдат с трудом поднял голову. С заострившегося воскового лица смотрели неожиданно юные глаза, он взглянул на меня и даже попытался улыбнуться:

— Дык… клопы же, леди… Серые, с ладонь… приходили в сумерки… и не отмахнёшься… вроде оторопи нападает…

— От них очень мерзко, да? — спросила я. — Нестерпимо, люди умирали от омерзения?

— От омерзения помирать — дело нежное, господское, — чуть усмехнулся солдат. — Помирали, да… только, по-моему, от бескровия умирали. И от потери сил… а так, конечно, очень гнусные твари.

Разговор немного оживил пленных — или моё присутствие, не знаю. Тяпка перестала дичиться, подошла — и солдат с тёмным от въевшейся копоти лицом, который, кажется, почти не существовал в реальности, погружённый в собственные мысли, вздрогнул, будто очнулся, и погладил её по голове. И увидел меня:

— Вот удивительно… неужели сама леди Карла?