— За вами вот пришла, мэтр! — сказала я как можно веселее.

— Как бы не поздно, прекрасная леди, — тихо прошелестел совсем уж немощный старик.

Как на нём оказалась наша форма? Как он оказался здесь?

— Сколько вам лет, мэтр? — спросила я.

— Тридцать один на Блаженную Арну, — шепнул старик.

Ужас окатил моё сердце жаром.

— А вам? — спросила я того, седого, кто рассказывал о клопах.

— Двадцать пять, — сказал он с той же чуть заметной печальной усмешкой. — Не похоже, леди?

Я взглянула на Клая — и он кивнул:

— Думаешь, не столько кровь…

— Сколько жизнь, — сказала я. — Хаэле, значит, около ста лет? Интересно, куда ещё шли их жизни… ах, как интересно, Клай! Чудовищно и прелюбопытно! Как жаль, что не вышло её тут же удушить, гадину…

Ярость подняла во мне Дар — и его отсвет чуть вернул живых красок лицам солдат, что оказались рядом со мной. Мои кулаки сжались сами собой, так что ногти впились в ладони.

— Как думаешь, Клай, эта гадина сдохла?!

Клай шевельнул плечом — человек бы пожал, фарфоровые были не так гибки:

— Во всяком случае, отток прекратился. Сейчас они чуть живее. Может, эта дрянь обратима? Просто время нужно?

— Мы непременно узнаем, — сказала я громко. — Надо с Ольгером поговорить, может, какая-нибудь алхимия поможет… и с Отцом Святейшим — может, отмолить можно…

Я была права: меня услышали. Пленные встряхивались и поднимали головы — может, начали надеяться.

— Братцы, — сказал Клай, — вам поесть надо. Даже если не хочется. Вы, главное, на этом свете удержитесь, а учёный люд в столице уж придумает, как вас вылечить.

— Непременно вытащим, — сказала я. — вот увидите, вытащим!

— Своих только? — с горечью спросил полулежащий на земле худющий парень без возраста в клочьях перелесской формы.

— А вы тут все свои! — крикнула я. — Кто против ада, тот и свой!

— А кто не против, — сказал седой, наш первый знакомец, — того ведьма в охрану брала. Или трупы таскать жрунам на поживу. Или ещё на какую подлость. Так и говорила: ну, рядовой, принесёшь присягу… мне… будешь жить!

— А вместо груди у ней — ощеренная башка, — темноволосый парень с совершенно белой чёлкой и висками, в рубахе, присохшей кровью к ране на плече, попытался привстать, но не хватило сил. Клай помог ему сесть. — Ей и присягать. Аду, значит.

— Мерзко, — простонал перелесец. — Лучше дезертиром, лучше сдохнуть…

— Они, значит, видят сквозь гламор? — спросила я Клая. — Как? Простые ребята же…

— Да она от них и не скрывала, — сказал Клай. — Скорее, наоборот. Если уж так перепугались, что присягнут, — никуда не денутся, будут служить как миленькие…

— Но ты сказал, это только солдатики, — напомнила я. — А Ланс…

— Тяжело тебя туда вести, — сказал Клай. — Зрелище… знаешь… не из приятных. Но я впрямь не знаю, что делать. Этот орёл-кавалерист нашёл на складе у железки какие-то пилюли, приглушают острую боль, говорит… дал, кому смог. Но, по-моему, это так… из рогатки по киту…

— Да не тяни ты! — рявкнула я. — Мне так только хуже!

— Ладно, — вздохнул Клай. — Идём.

Он повёл меня через площадь в самый дальний барак. Видимо, это место и среди пленных считалось зачумлённым, потому что они явственно старались держаться от него подальше: от всей человеческой массы барак отделяла полоса вытоптанной земли. И я понимала, почему: мы ещё не успели подойти вплотную, а Дар уже жёг меня до боли — и мне мерещился странный запах.

Не отвратительный, даже чем-то приятный. Как запах мокрой лесной травы, когда мы с Клаем шли в часовню на секретной базе поздним вечером. Густой зелёный запах… И напугал меня до одури. Я шла и думала о жутковатых мистических сущностях Перелесья.

Клай открыл дверь, рядом с которой валялись засов и сбитые замки, и густой зелёный запах чуть не удушил меня: в помещении было почти темно и пахло лесной травой, мертвечиной и кровью, но травой всего сильнее. А ещё я услышала безмятежный голос Ланса.

Он напевал, словно про себя: «Очаровательные глазки, очаровали вы меня… в вас столько прелести и ласки, в вас столько неги и огня…». Я просто представить не могла бы ничего более жуткого и ненормального, чем эта пошленькая песенка — и его тихий голос.

А Клай включил яркую электрическую лампу. И тут же кто-то простонал: «Свет… свет…» — будто свет причинял ему острую боль, и ещё кто-то охнул или всхлипнул.

Вдоль стен с двух сторон тянулись металлические решётки, к которым были привязаны или прикованы люди. Всю эту конструкцию — и решётки, и людей — обвивали тёмно-зелёные лианы. Я с ужасом, от которого подкосились ноги, рассмотрела: они врастали в тела и вырастали из тел, впивались в кожу и мышцы, разрезая, будто тонкие стальные струны. Но кровь почти не текла и ран было почти не видно. Только беспомощные люди, стоны, громкое дыхание — и зелёный монстр, то ли удушающий, то ли пожирающий их.