– Я рад, что ты пришел, Никки. Мне нужно поговорить с тобой о кое-чем.

Койл сел на кровать и уставился на стены. У Слима были фотографии групп и готические репродукции, в основном черепа, кладбища и тому подобное. Но теперь они были покрыты десятками рисунков. Некоторые приклеили скотчем или прикрепили прямо поверх других. Слим был хорошим художником, и рисунки на его теле были тому подтверждением.

Но что все это было?

Все эти торопливые, странные зарисовки таких вещей, как города, цепляющиеся за горные хребты, причудливые пейзажи и безымянные монстры?

– Ты был занят, - вот и все, что сказал Койл, не вполне понимая, на что он смотрит, но у него возникло очень плохое предчувствие по этому поводу, как у отца, обнаружившего в блокноте сына рисунки выпотрошенных обнаженных женщин. Как и те, они беспокоили. Но в отличие от тех, он просто не мог точно понять почему. Только то, что в них было что-то лихорадочное и кошмарное. Очень ненормальная тема, которая навела его на мысль, что разум, который их представлял, был столь же ненормален.

– Нам нужно поговорить, Слим, - сказал он наконец.

Слим кивнул, глядя на рисунки.
– Да, нужно.

Койл проигнорировал это.
– Когда мы вернулись после крушения вертолета, у нас был небольшой разговор с тобой и Хорном. Помнишь? Помнишь, что я говорил вам о том, чтобы забыть то, что вы видели? О том что было под этим брезентом? Ты говорил мне, что будешь молчать об этом, но теперь я слышу, как ты треплешься об этом по всему лагерю.

Слим опустился на кровать рядом с ним.
– Я ничего не могу с этим поделать, Никки. Правда не могу. Он провёл пальцами по своим кукурузно-жёлтым локонам и вниз по лицу, остановившись на многочисленных металлических шпильках, пронзающих брови, нос и губы.
– Я не хотел этого делать... но я не мог остановиться.

– Да, ну ты дерьма взбаламутил - Койл вздохнул.
– О чем ты говорил?

– О том, что я увидел под брезентом. Обо всем.

– Ну, это было чертовски глупо.

– Я знаю. Знаю.

Койл только покачал головой. Чертов Слим был похож на щенка, которого невозможно наказать. С этими большими грустными оленьими глазами. Безвредный. Добросердечный, доверчивый, но до ужаса наивный. На Клайм и окрестных станциях многие делали вид, что не любят парня, его пирсинг, дьявольскую музыку, татуировки на рукавах, бегущие вверх и вниз по ногам и спине, фиолетовые, оранжевые или зеленые волосы... но это была по большей части ерунда. Слим был хорошим парнем, и он не мог не нравиться. И нравился больше при близком общении. Может быть, весь этот боди-арт, серьги и странная прическа и отталкивали людей, но Койл знал, что он просто является представителем своего поколения, которое видело мир, который они собирались унаследовать, как массовую, типовую выгребную яму, чья оригинальная культурная индивидуальность разрушается веком информации в безликую, цельную массу, глобальное сообщество, которое везде было одинаковым. Татуировки, пирсинг и экстремальная музыка были всего лишь реакцией на это, способом передать индивидуальность молодости, поднять кулак на Человечество и закричать.

Койлу нравился Слим.

Нравился с первой же встречи, потому что он был сердечным, честным и открытым. Парень был на двадцать лет моложе его, и иногда Койл чувствовал себя почти отцом по отношению к нему. Мысль об этом не была неприятной. Из них получились бы крайне непохожие отец и сын. Если Койл был коренастым, с темными густыми волосами, коротко подстриженной бородой и красным от непогоды лицом, то Слим был худым, бледным и светловолосым. И все же связь была.

Слим сидел рядом с ним минут пять, пока Койл ждал, когда он раскроется, как устрица, и явит жемчужину. Потому что он бы это сделал. И сделал.

– У меня не было выбора, Никки, - сказал он.
– Я... все изменилось с тех пор, как я увидел эту штуку. Я не могу выбросить ее из головы. Она мне снится. Кажется, я не могу думать ни о чем другом.

– Полагаю, ты рассказал Локку?

Слим кивнул.
– Ага. Рассказал. И он рассказал мне о вещах, мужик, вещах, которые все это объяснили.

– Могу поспорить, что так оно и было.

Койл посмотрел на рисунки на стене, а затем на Слима. Тревога в нем росла как на дрожжах.
– Расскажи мне об этом.

Слим сказал, что не может ничего с собой сделать. Он действительно не мог.

Он был зафиксирован на этой штуке под брезентом. Должен был рассказывать людям. Не мог запереть это в своей голове, иначе сошел бы с ума. Сны начались в первую же ночь, только они не были похожи ни на один из снов, которые ему когда-либо снились. Он видел это существо - этот ужас с бочкообразным телом и красными злобными глазами, сидящими на стеблях, - и других, подобных ему. Как они плавали в глубоких зеленых океанах и летали над странными зазубренными крышами, которые, по его мнению, были частью какого-то средневекового города, какой вы могли увидеть по телевизору. Как они носились вокруг мегалитов, подобным мегалитам в долине Бейкон и на Каллисто, словно осы или шершни, собираясь и роясь. А иногда ему снились стоячие камни в других местах, в лесах, пустынях и лощинах, и эти существа были там, и вокруг них собирались люди, поющие на языках, которые он никогда раньше не слышал, но которые иногда казались знакомыми.

– А этот город, Никки, - сказал Слим, пытаясь облизнуть губы, - я вижу его почти каждую ночь. Он действительно высокий и причудливый. Как те мегалиты, только больше. Он состоит из башен, пирамид, труб и кубов... и Бог знает из чего еще. Только он черный, страшный и кренится, как будто вот-вот упадет. Я вижу его в горах, под водой и в других местах... как другие планеты или что-то еще, где небо фиолетовое, коричневое, а иногда и красное. Эти существа всегда там. Иногда они подо льдом и зовут меня. Они хотят, о Господи, Никки, они хотят, чтобы я...