Ящерицы переплетались телами и метались по камням, чем-то напоминая описание кошмарного сна алкоголика; на расстоянии ладони от моих ног проползли две змеи, прижав к земле свои красивые, смертельно опасные головки и растаяв как дым. Собаки, глядя на них, даже не шелохнулись, я - тоже.

В моем сознании, как, наверное, и в головах этих животных, уже не оставалось места для страха; единственным, что имело сейчас значение, был огонь. Все мы - крысы, птицы, змеи, собаки и я сама - имели право на этот островок до тех пор, пока не минует опасность. Гончие даже не пошевелились, когда одна из крыс перебежала через мою ногу и стала проворно пробираться сквозь мягкую шерсть хвоста Софи.

Откуда-то с неба свалился голубь. Летающие птицы находились в относительной безопасности, поскольку уже первым порывом горячего воздуха их отнесло в сторону, но один серый голубок все же упал - то ли поранил, то ли слегка опалил крыло почти прямо мне в руки. Свалился он, как плохо склеенный бумажный самолетик, чуть завалившись набок и продолжая планировать, а потом забился у меня под ногами. Я наклонилась между собаками, подняла его и бережно зажала в ладонях.

Когда мой взгляд упал вниз, я увидела, что даже вода у кромки берега словно закипела и поднялась, подпираемая снизу рыбьими телами, когда стая карпов вырвалась из прибрежной толчеи и устремилась к более спокойному центру водоема. Я видела, как они плыли под водой - яркие дротики, поблескивающие позолотой, серебром и вспыхивающие, как раскаленные угли.

Над галопирующими всполохами стоял шум: собаки скулили; павлины громко верещали резкими, испуганными голосами; охваченные паникой куропатки негромко ворковали; крысы и белки пищали и как-то даже поскрипывали. А я сидела и, крепко прижимая к себе Софи и Стара, с мучительно размеренными интервалами приговаривала:

– О, Чарльз... О, Чарльз... О, ради всего святого, Чарльз...

Мы с собаками совершенно не обратили внимания ни на тяжелый всплеск, донесшийся из северо-восточного угла озера, ни на мощную волну, которая вздыбила походившую на расплавленное золото водную гладь, вслед за чем прямо к острову устремилась чья-то черная голова. Я сидела, чуть ссутулившись и плавно покачиваясь всем телом, держа в руках серого голубка, опустив щеку на влажную голову Стара и гадая, как скоро мне придется приблизиться к кромке озера и снова окунуться в переполненную снующими рыбами воду.

Наконец существо, кем бы оно ни было, добралось до острова. Оно восстало из воды, откинуло назад прядь черных волос и взобралось на берег; затем встало во весь рост и оказалось не кем иным, как моим кузеном, естественно, насквозь промокшим и облепленным водорослями. На нем было какое-то подобие одежды, оказавшейся широченными арабскими хлопчатобумажными штанами, которые удерживал золоченый поясок; ноги были обуты в хлюпающие национальные арабские сандалии. И больше ничего.

Он подошел к нижней ступеньке, окинул взглядом меня и весь мой бродячий зверинец:

– Ева в саду Эдема. Привет, моя милая. Надеюсь, ты подожгла этот чертов дворец с единственной целью вернуть меня к себе?

– Чарльз...
– Это было все, что я нашла в себе силы произнести.

Собаки скулили, переступали с ноги на ногу и не отходили от меня ни на шаг, а Софи к тому же виляла мокрым хвостом. Полдюжины ящериц брызнули во все стороны, когда Чарльз взбегал по лестнице; сидевшей на одной из ступенек перепелке пришлось поспешно посторониться, чтобы избежать падающих с него водяных капель.

Я подняла на кузена взгляд:

– Это не я подожгла, а собаки. Лампу перевернули, - добавила я довольно нерешительным тоном.
– А я думала, что тебя здесь нет - они сказали, что ты сбежал. Они... они заперли меня... о, Чарльз, дорогой...

– Кристи...

Мне показалось, что он даже не шелохнулся, но уже через секунду стоял передо мной, а по его мокрой коже нежными розовыми и фиолетовыми пятнами скользили отблески огня. Следующее, что он сделал, когда мы стояли на мраморном полу, эти оттеснил в сторону суетящегося Стара, заключил меня в свои объятия и принялся настолько жарко, даже неистово целовать, что мне почудились в этом отголоски окружавшей нас огненной силы. Говорят, что именно так может охватить человека страх или чувство облегчения; мне же показалось, что я таю словно воск.

Мы были вынуждены разомкнуть объятия, почувствовав вторжение мокрой ревнивой головы Стара; Чарльз сквозь смех чертыхнулся, уклоняясь от настойчивых поползновений лап и языка Софи.

– Ну, приятель, довольно - вот это зубки!.. Слушай, позови их, что ли. Кстати, зачем тебе понадобился весь этот зоопарк? О, Боже праведный, и чертов павлин здесь, а я отдавил ему хвост... Ну, вали отсюда, дружище. Никого не хочу знать, кроме двадцатидвухлетней девушки, слышишь? Скажи, Кристабель, когда я в последний раз целовал тебя?

– Тебе тогда было лет десять. Но ты с тех пор изменился.

– Расскажешь как-нибудь...

Мы опять отпрянули друг от друга, когда с купола беседки на нас свалилась ящерица. Чарльз выругался, коротким жестом отшвырнул ее в сторону, та шлепнулась на землю и без видимого ущерба для себя перевернулась на ноги.

– Кристи, я люблю тебя, я готов весь остаток своей жизни заниматься с тобой любовью, чем, возможно, мы и займемся на самом деле, однако надо идти, причем чем скорее, тем лучше, Nicht war? <Не так ли? (нем.)>.