Затем я использовал остатки жизненной силы волка, чтобы ускорить процесс. Добавил немного выносливости, укрепил мышечную массу и даже слегка подправил нейронные связи, добавив мартышке толику разума. Так, для общего развития.

— А мне? А мне? — тут же засуетился Кеша, увидев, как Рядовая становится сильнее прямо на глазах.

— А тебе… — я задумчиво почесал подбородок. — Ну, тут есть один интересный атрибут, который тебе может подойти. Повышенное выделение специфического мускусного секрета, смешанного с компонентом, вызывающим удушье у мелких грызунов.

— Чего?! — не понял попугай.

— Хочешь на всех пшикать? — упростил я.

Кеша на секунду замер, обиженно нахохлился, отвернулся и пробурчал:

— Кеша не скунс!

— Ладно, не дуйся, — усмехнулся я. — Давай так. Будем справедливыми. Мартышка волка завалила — и получила плюшки. Как только ты кого-нибудь завалишь, все его атрибуты — твои. Идёт?

— Точно? — оживился Кеша.

— Точно-точно. Слово химеролога.

— Кеша запомнил твои слова, — серьёзно кивнул он.

Похоже, он воспринял мои слова как руководство к действию. И как вызов. Потому что он расправил крылья, выпятил грудь и принял вид, который, по его мнению, должен был внушать трепет.

Если честно, получалось не очень.

Он больше походил на воробья, который только что стащил орех и теперь пытается выглядеть грозным перед белкой.

Но я решил не портить ему момент. Пусть верит в свою крутость — это мотивирует.

— Кеша всё понял, хозяин! — провозгласил он, взмахнув крылом. — Кеша добудет себе славу! И атрибуты! И плюшки!

С этими словами он, издав боевой клич, напоминающий скрип несмазанной двери, сорвался с моего плеча и пулей устремился в чащу. Я даже не успел ему сказать, что для начала неплохо бы выбрать цель по силам.

Рядовая посмотрела на меня, потом на небо, где скрылся попугай, и вопросительно склонила голову. В её взгляде отчётливо читалось: «Он всегда такой?»

— Он впечатлительный, — вздохнул я, похлопав её по плечу. — Возвращаемся к работе. У нас ещё куча дел до того, как он вернётся с пленным горным троллем.

Рядовая, деловито отряхивающая с себя остатки волчьей шерсти, лишь пожала плечами.

На самом деле, я не верил, что он найдёт тролля. Я надеялся хоть на что-то мало-мальски полезное. На мутировавшую белку, на ядовитую полёвку, на худой конец — на особо агрессивного жука. Хоть на что-то, в чём был бы потенциал.

Ну, а если его съедят, значит таков был его эволюционный путь. Естественный отбор — тоже своего рода химерология. Хотя, будет немного жаль. Болтливый, конечно, но привык я к нему.

Мы продолжили свой путь. День тянулся долго. Я собрал ещё несколько интересных образцов: светящийся в темноте мох, который, как оказалось, обладал лёгкими галлюциногенными свойствами, и гусеницу, способную плеваться кислотой на расстояние до трёх метров.

Рядовая, полностью восстановившись, одолела ещё пару мелких хищников, получив в награду атрибуты усиленного обоняния и когти, способные удлиняться. Она становилась всё более совершенной боевой единицей.

А Кеши всё не было.

Поначалу я не волновался. Он птица. Летающее создание в мире, полном наземных хищников. Его шансы на выживание были достаточно высоки.

Но по мере того, как тени от деревьев удлинялись, а лес вокруг становился всё глуше и темнее, я начал подозревать, что Кеша, возможно, переоценил свои силы. Что, если он нарвался на кого-то, кто тоже умеет летать? На какую-нибудь мутировавшую хищную птицу? Или на что похуже?

— Ладно, — объявил я, захлопывая блокнот. — Ждём ещё десять минут, и выдвигаемся…

Закончить я не успел. Из ближайших кустов донёсся хриплый вскрик. За ним последовал громкий треск и что-то, подозрительно напоминающее очередь очень изобретательных попугайских ругательств.

А потом — тишина.

Мы с Рядовой переглянулись. Она напряглась. Я осторожно потянулся к энергии внутри себя, готовясь к худшему.

Кусты снова зашевелились. Оттуда вылетело одно-единственное потрёпанное зелёное перо. Затем ещё одно, красное, и совсем уж жалкое на вид. Наконец, раздвигая листву, показался Кеша.

Точнее, то, что от него осталось.

Словами это зрелище было не описать. Он был похож на старую, драную тряпку, которую сначала долго рвали, а затем переехали на гужевой повозке… раз тридцать, не меньше.