хотя в эту ночь он изображает филина, крыльев у него нет,

а выпасть из петли иногда бывает не менее опасно, чем

63 При последнем издыхании (лат.)

попасть в нее.

Так он говорил со смешком и ужимками, а сам между

тем влез на лестницу и, уверившись, что его пособники, два

воина, уже подхватили повешенного, перерезал веревку,

после чего добавил и свои силы к тому, чтобы не дать

упасть почти безжизненному телу преступника.

Когда общими стараниями, сочетая силу со сноровкой,

они благополучно спустили Бонтрона на землю и убеди-

лись затем, что он хоть и слабо, но дышит, его перенесли к

реке, где сень нависшего берега могла их укрыть от по-

стороннего глаза, покуда лекарь с помощью своих средств

вернет повешенного к жизни. Все для этого необходимое

он заранее позаботился припасти.

Прежде всего он снял с повешенного кандалы, нарочно

ради того оставленные палачом незапертыми, и заодно

удалил сложную сеть из лямок и перевязей, в которой тот

был повешен. Усилия Двайнинга увенчались успехом не

сразу. Как ни искусно построено было его сооружение,

лямки, предназначенные поддерживать тело, все-таки на-

столько растянулись, что повешенный сильно чувствовал

удушье. Однако искусство лекаря восторжествовало над

всеми помехами. Два-три раза скрючившись и распря-

мившись в судороге, Бонтрон дал наконец решительное

доказательство своего возвращения к жизни: перехватил

руку врачевателя в тот миг, когда она лила ему на грудь и

на шею спирт из бутылки. Преодолев сопротивление руки,

он направил бутыль со спиртом к губам и проглотил из-

рядное количество ее содержимого.

– Неразбавленный спирт двойной перегонки! – изу-

мился лекарь. – Он кому угодно обжег бы горло и опалил

кишечник. Но это необыкновенное животное так непохоже

на всякое другое человеческое существо, что меня не

удивит, если такая отрава только приведет его в себя.

Бонтрон оправдал предположение, он передернулся в

судороге, сел, повел вокруг глазами и показал, что к нему

действительно вернулось сознание.

– Вина… вина! – были первые его членораздельные

слова.

Медик дал ему глоток лечебного вина, разбавленного

водой. Но тот оттолкнул бутыль, неуважительно назвав

напиток «свинячьим пойлом», и снова закричал:

– Вина!

– Ну и глотай, во славу дьявола, – сказал лекарь, – раз

никто, кроме нечистого, не разберется в твоем естестве.

Бонтрон жадно припал к бутыли и хватил такую дозу,

что у всякого другого от нее помутилось бы в голове, но на

него она произвела просветляющее действие, хотя он, ви-

димо, не сознавал, ни где он, ни что с ним случилось, и

только спросил, как было ему свойственно – отрывисто и

угрюмо, почему его в такой поздний час принесли к реке.

– Бешеный принц опять затеял выкупать меня, как в тот

раз?.. Клянусь распятием, вот возьму да и…

– Тише ты! – перебил его Ивиот. – Скажи спасибо, не-

благодарная тварь, что твое тело не пошло на ужин воро-

нью, а душа не попала в такое место, где воды слишком

мало, чтобы тебя в ней купать.

– Теперь я вроде бы сообразил, – сказал негодяй. И,

поднеся бутыль к губам, он сперва почтил ее долгим и

крепким поцелуем, потом поставил пустую наземь, уронил

голову на грудь и погрузился в раздумье, как будто стара-

ясь привести в порядок свои смутные воспоминания.

– Не будем ждать, пока он додумает думу, – сказал

Двайнинг. – Когда выспится, у него, конечно, прояснится в

голове… Вставайте, сэр! Вы несколько часов скакали в

воздухе, теперь попытайте, не представит ли вода более

удобный способ сообщения. А вы, мои доблестные госпо-

да, соизвольте мне помочь. Поднять эту громадину для

меня так же невозможно, как взвалить на плечи бычью

тушу.

– Стой крепко на ногах, Бонтрон, раз уж мы тебя на них

поставили, – сказал Ивиот.

– Не могу, – отвечал висельник. – Каждая капля крови

колет мне вены, как будто она утыкана булавками, а мои